В издательстве «Бомбора» вышла книга «Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело». Ее написала ведущий невролог Великобритании Сюзанна О’Салливан, которая поделилась огромным опытом работы со странными неврологическими нарушениями в разных уголках мира. В этой книге специалистка пытается разобраться в том, что такое психосоматические заболевания, как они возникают и проявляются, и как можно помочь людям выздороветь.

Публикуем отрывок об истории, произошедшей в Колумбийском городе Эль-Кармен в 2014 году. В тот год школьниц города поразили массовые припадки с конвульсиями, которые все сочли сумасшествием, но дело оказалось в другом.

История девушек из Эль-Кармен началась в 2014 году. У нескольких учениц средней школы (все они учились в одном классе) случился приступ. Одни девушки просто падали на землю, словно в обмороке, а у других начались судороги. Болезнь распространялась, как лесной пожар. В течение дня симптомы проявились и у девушек из других классов. Родителям срочно позвонили с просьбой забрать дочерей из школы, и бьющихся в конвульсиях, потерявших сознание девушек пришлось везти в больницу на грузовиках, в легковушках и на задних сиденьях мотоциклов. Это событие оказалось достаточно драматичным, чтобы попасть в новости. Все увидели девушек в школьной форме, лежащих на земле, в больнице и за ее стенами. На видео машины скорой помощи и другие автомобили, проезжая сквозь толпу, привозили все новых жертв, что делало и без того хаотичную сцену еще ужаснее.

Я впервые услышала об этом инциденте в 2016 году, выступая на фестивале в Колумбии. Зрители спросили меня, что, по моему мнению, не так с девушками из Эль-Кармен.

Бьющиеся в конвульсиях школьницы — ключевой фрагмент характерной картины, которая у людей ассоциируется с острой формой массовой истерии

Как правило, одна или две жертвы падают в обморок, возможно, от жары, а остальные — из-за испуга, гипервентиляции или чистого ожидания. Обычно через день все проходит. Вот почему я удивилась, когда услышала, что вспышка в Эль-Кар- мен продолжается уже два года. Тогда у меня не нашлось ответа. Но я согласилась с тем, что это странно.

Три года спустя — через пять лет после того, как первая девушка упала в обморок, — я узнала, что вспышка все еще не прекратилась. Напротив, она развивалась: новые люди, новые симптомы. По оценкам, к 2019 году из 120-тысячного местного населения заболело до тысячи девушек. Болезнь, начавшаяся в одной школе, распространилась на другие. Серьезный медико-социальный кризис обрушился на Эль-Кармен-де-Боливар, и не было никаких признаков того, что он подходит к концу. Большинству падающих в обморок школьниц становится лучше, так почему же у этих девушек не наблюдалось улучшений?

Фрида — первая из девушек, с которыми я встретилась. Все, что я знала о ней до знакомства, это то, что она была в числе счастливиц. Она достаточно оправилась, чтобы поступить в колледж, в то время как многие другие продолжали страдать от припадков. Ей было 19 лет, и она переехала из Эль-Кармен в прибрежный город Барранкилью, где поступила в колледж с опозданием на год, из-за того что тяжело болела. Она любезно согласилась вернуться в Эль-Кармен, чтобы встретиться со мной в присутствии ее матери Дженни. До разговора с Фридой я понятия не имела, с чем связана вспышка Эль-Кармен, но она прояснила все очень быстро.

Мы договорились встретиться в ресторане, который выбрал Карлос, в центре Эль-Кармен. Здесь было тихо, внутри стояли пластиковые стулья и столы, покрытые потертыми скатертями лососево-розового цвета. Мы с Каталиной поужинали, дожидаясь прихода Фриды и ее матери. Карлос никогда не ел с нами. На протяжении всего моего пребывания в городе, если только я не отдыхала в своем гостиничном номере, Карлос неизменно держался не дальше чем в нескольких метрах от меня, хотя часто вел себя так тихо, что я почти забывала о его присутствии. Пока мы ждали Фриду, он потягивал воду, наблюдая за мной. Мы были единственными посетителями в ресторане. Каждый раз, когда открывалась дверь, я оглядывалась посмотреть, не Фрида ли это, но обычно это был просто официант. Когда Дженни наконец появилась одна — позже, чем я ожидала, я забеспокоилась, что Фрида передумала.

— Она здесь, — заверила меня Дженни.

Фрида стояла снаружи: она чистила кроссовки, испачкавшиеся после прогулки по городу. Она не хотела встречаться с нами, пока не уберет все следы грязи. Прошло несколько минут, прежде чем она появилась, — ее кроссовки сверкали белизной. Она напомнила мне мою племянницу, у которой точно такие же приоритеты, когда дело доходит до кроссовок: они не могут быть слишком белыми. Зная, что Фрида очень серьезно болела, я испытала огромное облегчение, увидев здоровую девушку с теми же проблемами, что и у любого другого подростка. Кожа Фриды, высокой и стройной, светилась, а ее густые черные волосы блестели.

Последовало быстрое знакомство. К моему удивлению, еще до того как Фрида устроилась на своем месте, Каталина подтолкнула мою тарелку с остатками ужина в ее сторону. Я спросила Дженни, не заказать ли что-нибудь для них, но она сказала «нет». Тем временем Фрида взяла мою тарелку и со смехом принялась поглощать еду. Ничто в том, как она ела или держалась, не указывало на недавнюю тяжелую болезнь. Меня поразило то, как быстро установилось взаимопонимание между Фридой и Каталиной, и я поняла, что мне еще многое предстоит узнать о колумбийской культуре.

Когда Фрида отвлеклась во второй раз, переключившись с грязных кроссовок на еду, я разговорилась с ее матерью. Сначала мы просто болтали о пустяках: о дожде, о пробках, о городе. Фрида, казалось, не слушала. Однажды, когда я чересчур рано задала слишком личный вопрос, Дженни поправила меня: «Позже». Только когда Фрида опустошила тарелку, а ее мать закончила проверять меня, мне сказали, что теперь можно поговорить и о событиях 2014 года. Едва мы коснулись этой темы, по реакции Дженни мне стало очевидно, насколько трудной была их жизнь в течение предыдущих пяти лет. Заплакав, она сказала, что пострадали две ее дочери.

— Я думала, что увижу, как мои дочери умрут прямо там, — сказала она. — Газеты и врачи — они отняли достоинство у моих дочерей. Их называли сумасшедшими.

В 2015 году Национальный институт здравоохранения Колумбии опубликовал результаты подробного эпидемиологического исследования, согласно которым вспышка была вызвана массовым психогенным заболеванием (МПЗ) — так сейчас официально называют массовую истерию. Этот ярлык сильно ударил по семьям — все родители позже будут говорить о том же.

— Мне жаль, — сказала я.

Я посмотрела на Фриду, но она, казалось, нисколько не расстроилась. На самом деле она с интересом оглядывала меня с ног до головы, пока ее мать говорила.

— Ничего, если Фрида сама расскажет мне свою историю? — спросила я Дженни.

Такова особенность тех интервью: я должна была просить родителей позволить девушкам самостоятельно рассказать свою историю. Когда я задавала этот вопрос, матери и отцы охотно выдвигали своего ребенка на первый план, но никогда не предлагали этого сами. По моей просьбе Дженни замолчала, а Фрида отодвинула тарелку и уставилась на меня еще пристальнее.

— Откуда вы родом? — спросила она, меняя направление разговора.

Я ответила и попросила ее записать свое полное имя в моем блокноте. Оказалось, что девушку звали не Фридой, а Фринией. Но она настаивала, чтобы ее называли Фридой, потому что предпочитала это имя.

— В честь Фриды Кало, — сказала она и добавила: — Потому что я люблю ее.

Фрида Кало была ее героиней. Смена имени оказалась удачной: именно живопись стала ключом к выздоровлению.

— Ты знаешь, где началась вспышка? В какой школе? — спросила я, мне было интересно, знала ли она нулевого пациента.

— Это началось в моей школе, в классе моей сестры, по соседству с моим.

В последующих беседах девушки называли другие школы в качестве отправной точки. И рассказы о вспышках, и сами симптомы, как правило, развиваются по мере распространения подобных болезней. Важно знать истории, которые циркулируют в обществе, даже если они не более чем слухи, потому что, как и угроза звукового оружия, они являются движущей силой этого феномена. Память — штука сложная; а истории развиваются в процессе многочисленных пересказов. Мне пришлось смириться с тем, что не все из сказанного будет точным. Но пострадавшие и их семьи правдиво описывали собственный опыт, и именно к этому я стремилась — к точному описанию того, каково это — быть участником истории. Личный опыт девушек и их семей стал движущей силой ситуации, пусть даже то, что они мне говорили, было не совсем правдой.

Фрида вспомнила, что болезнь началась в очень жаркое время года, и девушки уже некоторое время жаловались на смутное недомогание. Она училась в смешанной школе, но в целом девочек было больше, чем мальчиков. Окна в классе ее сестры не открывались как следует, поэтому временами в тесном помещении, где сидело 50 учеников, становилось невыносимо жарко.

Одним липким, неприятным днем в классе Фриды послышались необычные звуки, доносившиеся из соседнего помещения. Ученики выглянули в коридор и с удивлением увидели, как девушек выносят из класса. Позже Фрида узнала, что одна ученица жаловалась на то, что не может дышать, и ее беспокойство все нарастало, пока она, по-видимому, не упала в обморок. Почти сразу же еще 15 школьниц упали в обморок. Последовавшего за этим столпотворения было достаточно, чтобы встревожить всю школу. Занятия прекратились, и дети хлынули в коридоры. Учителя позвонили родителям и вызвали скорую помощь, и девушек доставили в больницу. Затем припадки быстро распространились на другие классы — Фрида подсчитала, что к концу первого дня по меньшей мере 50 девушек упали в обморок.

— Ты видела, как они падали в обморок? — спросила я.

Фрида описала дергающихся и дрожащих девушек, лежащих на земле с закрытыми глазами. Она вспомнила одну ученицу с перекошенным лицом и скривившимся ртом.

— Некоторые просто сидели и все время дрожали, но при этом могли говорить, — добавила Фрида.

Она показала мне видео, записанное службой новостей, которое я видела раньше. Девушек сняли на разных стадиях обморока: одни лежали неподвижно и тихо, другие — с выгнутыми спинами; одни корчились, другие дрожали, а третьих удерживали родственники-мужчины или мальчики из их класса. Это были явные диссоциативные конвульсии. Не было никаких сомнений.

— Ты не упала в обморок? — спросила я.

— Есть два типа людей, — сказала Фрида. — Те, у кого припадки, и те, у кого их нет.

В первый день у всех девушек были припадки, и Фрида назвала это «катастрофическим днем». Однако к концу недели заболело более 100 школьниц, и у них были не только припадки. Со временем у пострадавших проявился целый ряд других симптомов — от помутнения зрения и головокружения до затрудненного дыхания, головной боли и боли в груди, тогда как у отдельных девушек наблюдались более серьезные патологии, такие как проблемы с кожей и выпадение волос. По мере появления новых случаев у некоторых по-прежнему возникали судороги, но не у всех.

У Фриды не было припадков. Она подробно описала мне свои симптомы, многие из которых были преходящими и неспецифическими. У нее развились проблемы с пищеварением и с кожей, боль в коленях, нарушение зрения. Все симптомы то появлялись, то исчезали. Когда становилось хуже всего, было трудно ходить в школу, но большую часть времени Фриде удавалось держаться. Никакого определенного диагноза врачи не поставили, но назначили коктейль из лекарств.

— Я не всегда их принимала, — призналась она.

Я спросила о структуре здравоохранения в Колумбии, и мне сказали, что оно существует в рамках системы страхования. Те, у кого крайне низкий доход или вообще нет дохода, не должны платить за страховку, но большинство платит. Разные страховые компании предлагают разные уровни медицинской помощи. Страховые компании имеют собственные больницы, и многие врачи работают на конкретных страховщиков. По словам Дженни, большинство девушек, о которых она знала, обследовали достаточно тщательно. У них взяли анализы крови, провели сканирование мозга и ЭЭГ. После того как первые тесты показали, что все в порядке, пострадавших проверили на отравление тяжелыми металлами и редкие заболевания. Результаты тоже оказались нормальными.

Когда Фрида рассказывала о медицинских осмотрах девушек, она, похоже, не была разочарована тщательностью обследования, но явно считала, что с результатами возникла проблема.

— Врачи провели анализы, но не сообщили нам результаты. Они назначали разные анализы разным девушкам, как будто действовали наугад, без плана. А иногда брали анализы крови, и результаты у всех были одинаковыми. Как такое могло быть?

Этот вопрос задел за живое почтительно молчавшего Карлоса, и он вмешался:— Правительство потратило семьсот миллионов песо на исследования, но так и не предоставило нам всех результатов.

Он имел в виду исследование Национального института здравоохранения Колумбии, намекая, что окончательный вывод учитывал не все данные. Фрида, Карлос и Дженни единогласно согласились с тем, что информацию скрывают и что их опасения не воспринимают всерьез. В них определенно чувствовалась подозрительность.

— Приехал Красный Крест, но правительство отослало его сотрудников прочь, — сказала Дженни.

Мне это казалось маловероятным, но наличие такого слуха свидетельствовало об отсутствии доверия между семьями, страховыми компаниями и представителями власти. Эта ситуация — почти полная противоположность истории в Гаване, где медицинские работники и политики имели серьезное влияние.

— В конце концов, — добавила Дженни, — мы не знали, что было правдой, а что вымыслом. Нам сказали, что некоторые дети заболели, потому что отцы работали с тяжелыми металлами. Но почему отец не заболел, если это правда?

— Совершенно верно, — согласилась я.

Многие из причин, озвученных Дженни и Фридой, не имели смысла. И каждый из возможных вариантов лишь сильнее расстраивал семьи. Но только когда президент Колумбии сделал публичное заявление о том, что все дело в массовом психогенном заболевании, сообщество по-настоящему взволновалось.

— Люди на улице кричали вслед нашим дочерям: «Вон идут сумасшедшие!»

Семьи, тяжело воспринявшие этот ярлык, были убеждены, что медицинское обслуживание их детей ухудшилось после постановки такого диагноза. Девушек, поступавших в отделение неотложной помощи с припадками, помещали в специальную комнату ожидания, вместо того чтобы немедленно оказать им помощь. Как врач, который лечит диссоциативные припадки, я пришла в замешательство, услышав об этом. Дело в том, что консервативное лечение, при котором не злоупотребляют анализами и лекарствами, — правильный подход при подобных приступах. Но об этом нужно подробно рассказать пациентам и их родным, чтобы такое лечение не было похоже на пренебрежение. Очевидно, родители не считали консервативный подход правильным, но я не могла понять, с чего началось это неприятие.

— Если бы я пошла к врачу, мне просто прописали бы ацетаминофен [парацетамол], — сказала Фрида.

— В этой стране любят ацетаминофен, — вставила Каталина. — Его назначают постоянно.

— Тебе поставили какой-нибудь разумный диагноз? — спросила я Фриду.

— Нет, — она покачала головой.— Сейчас с тобой все в порядке?— Я чувствую себя хорошо, но знаю, что мне нехорошо. Я знаю, что оно все еще внутри меня.От этого комментария я похолодела. (Очень скоро я пойму, что он прекрасно подытоживал то, как именно девушки начали относиться к своему здоровью, и, на мой взгляд, объяснял, почему им не становится лучше.) Складывалось впечатление, будто Фрида привыкла к ожиданию плохого самочувствия.

— Если ты сейчас хорошо себя чувствуешь, может быть, все прошло? — с надеждой возразила я.

— Утром я еду в колледж на автобусе. Мне никогда не удается сесть. Автобус уже битком набит, когда подъезжает к моей остановке. Мне приходится стоять, а ехать туда очень долго. К концу поездки у меня всегда кружится голова и меня иногда тошнит.

Она была так напугана, что, казалось, потеряла способность доверять собственному телу. На мой взгляд, вполне нормально чувствовать слабость после долгой поездки в перегретом автобусе, но для Фриды это имело большее значение. Подозреваю, что сосредоточенность на «белом шуме» мешала ей поверить в собственное выздоровление.

У Фриды не было приступов, в отличие от ее сестры, которая упала в обморок в тот самый «катастрофический день». Фрида и Дженни описали первый день пребывания в больнице: отделение неотложной помощи было недостаточно большим, чтобы вместить столько пострадавших, доставленных одновременно. Даже на полу не хватало места, чтобы всех разместить, поэтому некоторые девушки, корчась в конвульсиях, лежали на руках у родителей.

После инцидента школа закрылась на три дня. Когда она снова открылась, некоторые родители неохотно отправляли детей на уроки. Острая фаза проблемы закончилась, но люди были напуганы, а болезнь не прекращалась. Продолжали появляться новые жертвы, первые пострадавшие девушки не выздоровели, болезнь начала затрагивать другие школы региона.