В издательстве «Бомбора» вышла книга «Годы с пумой. Как одна кошка изменила мою жизнь». Написала книгу Лора Коулман, которая, находясь в середине жизненного кризиса, перепробовала тысячу вещей, но спасение нашла в заповеднике в Боливии, где встретила пуму по имени Вайра и много других животных с тяжелой судьбой.

Публикуем отрывок, в котором Лора впервые сближается с Вайрой и начинает видеть в грозной пуме такое же уязвимое существо, как сама героиня.

— Лора!

— Чего? — бормочу я, со стоном поворачиваю голову и открываю глаза. — Твою мать! — шиплю я, отдергиваясь назад.

Вайра всего в нескольких сантиметрах и смотрит на меня с явным интересом. Моя голова, видимо, съехала, и я спала, прижавшись щекой к решетке. Быстро отодвигаюсь, потираю вмятину на лице.

— Извини, принцесса, — мямлю я, сама того не

осознавая, использую ее прозвище.

Кошка шумно втягивает носом воздух. Ее осанка безукоризненна. Длинная темная линия тянется от макушки вниз, по изящной дуге шеи и дальше до самого кончика изогнутого хвоста. Вдоль края зрачков идет янтарная полоса, яркая, как древний слой в срезе окаменелости. Солнце падает на шерсть. Джейн уже просовывает веревку сквозь решетку, но, когда Вайра вальяжно подходит и ложится, девушка колеблется.

— Хочешь сама?

— Я? — сиплым голосом произношу я.

Джейн кивает, протягивает мне веревку. Я держу ее в ладонях и тупо пялюсь, будто не понимаю, откуда она взялась. Толщиной веревка примерно в два больших пальца, концы растрепаны. Я провожу по ней пальцами: на ощупь мягкая. Словно ее держало множество людей. Вайра смотрит на меня. Ждет. Я киваю.

— Просунь руку.

Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и пытаюсь вспомнить звуки, которые меня убаюкали. Снова позволяю им накрыть меня: песням жаб, болтовне туканов, тяжелому стуку клюва дятла. Я позволяю теням от пальм лечь на ключицы, а тяжелому воздуху — на ладони. Стискиваю зубы, борясь со страхом. Потом сажусь на корточки и просовываю руку между прутьев. Вайра по-прежнему лежит очень спокойно. Ее глаза резко очерчены черными линиями, словно собирается выйти на театральную сцену. Я едва сдерживаю дрожь в руках. Ее уши лишь чуточку отведены назад. Когда пума впервые лижет мне руку, я не знаю, что делать.

— Она меня лижет! — шепчу я.

Джейн, сидящая на корточках по ту сторону от двери, смеется, обхватив колени.

— Не слишком обольщайся. По сути, она слизывает соль.

Но Вайра высокомерно подталкивает мою руку лбом, переворачивает ее и облизывает с другой стороны. И в этот момент я почти (но только почти) забываю, что она в клетке, а я — нет. Кажется, будто должно быть наоборот. Она должна быть здесь, вместе с джунглями, а мы — там, внутри.

Джунгли окутывают пуму бутылочно-зеленым плащом. Язык шершавый, он сдирает кожу. Его прикосновения больнее, чем я предполагала, но я не хочу, чтобы она останавливалась. Вайра издает тихий звук, который для меня, оставившей всякую надежду и выжатой как лимон, означает, что она ко мне благосклонна. Кошка опирается на мои руки, голова опущена, одна расслабленная лапа лежит на краю решетки. И она лижет, лижет, лижет. Кожу на руках саднит, остальное тело словно онемело. Есть только этот маленький участок кожи, который она вылизывает. Это единственная часть меня, которая существует. Все остальное: пропущенный автобус, возможности города, мое существование до этого момента — блекнет. Она унесла меня в иной мир, где клетки — всего лишь фантазия. Не могу поверить, что эта самая кошка шипела на меня в мой первый день. С виду она не изменилась, но на самом деле Вайра другая. Все стало другим. Моя голова переполнена, и я улыбаюсь так широко, что на один безумный миг кажется, будто сейчас снова разревусь. Что со мной творится?

— Спасибо, Вайра.

Она фыркает, будто хочет сказать, чтобы я не особо зазнавалась. Руки трясутся, я неуклюже пытаюсь защелкнуть карабин. Пума не смотрит, но уши повернуты ко мне, а глаза начинают сужаться. Она чувствует внезапную волну тревоги, от которой голова у меня становится горячей, а потом обжигающе-холодной.

— Всегда дожидайся, пока она сядет, — выдыхает Джейн. — Если рыкнет или заворчит, живо вынимай руки. Она терпеть не может, если ее трогает человек с веревкой в руке.

Я вожусь с замочком. Но потом все же просовываю его в петлю на ошейнике, и вот карабин защелкивается. Вайра разворачивается, в ее горле начинает бурлить дикий рык. Что-то клокочет, за зубами рокочет приглушенный рев, однако мои руки уже вне опасности, я встаю, тяжело дыша, вытаскиваю засов и распахиваю дверь.

Без тени благодарности она дергает хвостом и прогулочным шагом выходит наружу, будто так происходит каждый день. Для нее, наверное, так и есть, — но не для меня. Вайра не идет прямо к дереву-стражу, а плюхается на землю на любимом месте посередине бегуна. Словно знает, что сегодня не пойдет на прогулку, — да и не хочет, даже если бы могла. Любимое место Вайры — небольшое заросшее травой углубление между высоким, гибким деревом, кора которого пахнет тушеным перцем, и группкой тоненьких, молодых ростков дерева patuju. Это место такое ухоженное. Джейн каждый день педантично убирает листья граблями, так что оно выглядит как маленький сад. Сад Вайры. Она переворачивается на бок. Живот ослепительно-белый. Вайра смотрит прямо на Джейн. От пумы исходит дух первобытной природы. Она будто сейчас растворится. Я бы ни капли не удивилась, если бы моргнула, а открыв глаза, не увидела бы ни веревки, ни Вайры. Я хотела было приблизиться к ней, но не могу. Сила, окружающая ее, отталкивает, хотя мои ноги даже не двинулись. Зато Джейн запросто подходит к Вайре. Та не шипит и не ворчит. Дикий запах исчезает, испаряется, утекает, а потом становится еще сильнее. Джейн наклоняет голову, приближает к пуме лицо. И они сидят вдвоем, прижавшись щекой к щеке, лоб в лоб.

Я не дышу. Мы пять дней провели в невыносимой жаре и влажности, всякие москиты на нас живого места не оставили, и все это — только ради того, чтобы наблюдать, как сердитая, упрямая кошка спит в десяти минутах ходьбы от клетки. Я думала, этим все и ограничится. Таким и будет мой месяц здесь.

Джейн поворачивается, озаряет меня улыбкой.

— Можешь подойти.

Вайра встает, меняет положение и снова садится почти на колени к Джейн.

— Вайра! — смеется она.

Пума поднимает морду и смотрит ей в лицо снизу вверх. Глаза кошки широко раскрыты. Впервые я замечаю, что глаза у нее самую чуточку косят. Пума пытается лизнуть веснушчатый нос Джейн. В этом жесте сплошные нежность и любовь. Джейн улыбается и, кряхтя, спускает ноги Вайры, чтобы кошка уселась у нее на бедре. Джейн не показывает ни капли страха, хотя у нее на коленях настоящая пума. Вайра счастливо вздыхает и кладет подбородок на колено Джейн.

— Вот теперь, — шепчет Джейн, гладя шею кошки, — она по-настоящему учится тебе доверять.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Поднимаю глаза и смотрю в плоское голубое небо. Такое ощущение, что я вишу вверх ногами, в море, которое должно быть внизу, а не наверху. А облака плывут, как маленькие белые лодочки. Я одна вверх тормашками. Кричит попугай. Все мои инстинкты вопят не садиться на расстоянии вытянутой руки от Вайры. У нее клыки длиной в полпальца. Я знаю, поскольку в гневе она мне их показывала. Я бы ни за что и никогда не села рядом, если бы не Джейн. Я знаю, она доверяет Вайре, а я, что странно, начинаю доверять Джейн. Очень осторожно опускаюсь рядом и протягиваю руку. Я знаю, Вайра наблюдает за мной, поэтому двигаюсь медленно, чтобы не спугнуть. С тяжелым вздохом, будто говоря: «Ну наконец-то», она наклоняется ко мне и начинает лизать руку. В попытке придвинуться она издает легкое раздраженное ворчание, кладет гигантскую переднюю лапу мне на ногу, безупречно заточенные когти цепляются за джинсы, и пума тянет меня к себе. Я не смотрю на Джейн, потому что знаю: она улыбается. Наверное, я и сама улыбаюсь. Протягиваю другую руку и кладу Вайре на ключицу. Просто держу руку там, привыкаю к теплу животного. К жесткости мышц, к мягкости шерсти. Позволяю кошке привыкнуть ко мне.

Узкая полосочка шерсти на хребте растет против общего направления. Я этого прежде не замечала. Дыхание у нее мягкое, расслабленное. Судя по тому, как наклонены уши, думаю, она прислушивается ко мне, и стараюсь, чтобы дыхание было ровным. Провожу руками вниз, по спине, бедру. Кажется, я чувствую спокойное биение ее сердца. Сейчас ничего другого не слышу, джунгли исчезли, осталась только она. Вайра поворачивает голову, ее ресницы ловят вспышку солнечного света. Я перемещаю ладони выше, глажу ее. Наконец дохожу до шеи. Она бархатная. Вайра наклоняется ко мне. Она пахнет лесной подстилкой, дождем и сырой грязью. Стоит моргнуть, и свет рябит, рисует узоры вдоль ее позвоночника, на разных оттенках шерсти. Интересно, как пахну я? Наверное, пóтом и сигаретным дымом. Затхлостью «Ла-Паса». Зубной пастой. Мылом. Я делаю выдох и придвигаюсь к ней. Прятаться больше не за кем. Больше нет Оскара, чья мощная спина начала мне казаться броней. Я чувствую, что Джейн тоже немного отодвинулась, чтобы дать нам место. Мое дыхание замедляется, чтобы войти в один ритм с дыханием Вайры. Она перестала меня облизывать. Поджала мощные задние лапы на земле, а передняя все еще лежит на краешке моей штанины. Когти втянуты, пальцы расслаблены. Другую лапу подложила под подбородок. Глаза у пумы начинают закрываться, дыхание становится глубже. Грудь поднимается и опускается, ресницы трепещут.

Вдруг она кажется мне невероятно уязвимой. Это меня поражает. Что она делает в клетке каждый вечер, когда нас нет? Ждет ли нас с нетерпением или с ужасом? Снова кружится голова, будто я опрокидываюсь. Может, это из-за выброса адреналина. А может, потому, что я так долго вертелась, как заведенная. Я потерялась среди огней, звуков, стрессов из-за давящей необходимости двигаться вперед, вверх, хоть куда-то. От бесполезности этого движения пальцы тряслись, а все конечности наполнялись безнадежной усталостью. Я и сейчас чувствую усталость, но совсем другую. Впервые за очень долгое время, прислушиваясь к спокойному дыханию Вайры и замедлению пульсов в джунглях, я ощущаю себя невесомой. Словно наконец останавливаюсь. Здесь, где я меньше всего этого ожидала. С этой пумой, которая, как я начинаю понимать, вовсе не такая смелая, как кажется, и совсем не такая самоуверенная, как она хочет мне себя показать.