«Что в книге? Я собрал вместе куски пейзажей, ситуации, случившиеся со мной в последнее время, всплывшие из хаоса воспоминания, и вот швыряю вам, мои наследники (а это кто угодно: зэки, работяги, иностранцы, гулящие девки, солдаты, полицейские, революционеры), я швыряю вам результаты», — объясняет нам, глупцам, великий русский писатель. Книга с зарисовками Лимонова из Москвы, Парижа, Нью-Йорка, Италии, Франции, Монголии, Испании, Абхазии и других стран вышла совсем недавно — в апреле 2020 года. Сам Эдуард умер за месяц до этого — 17 марта. На обложке его последней книги январская фотография для шенгенской визы. Старик собирался в путешествие. Старик путешествует.

Аэропорт

Там и птицы летают. Во всех направлениях, влача чемоданы на колесиках, шагают бородатые юноши с бритыми шеями и девки во всяких подушках и пуховиках.

Расположены и кафе, и магазины парфюма, и вина, и трикотажа.

Вывески, в которых запутаешься. Там, бывает, и собака мчится, перепуганная, поджавши хвост.

Аэропорт!

Непонятного назначения автоматы, из которых бородатые юноши то спокойно ждут появления чего-то из узкой щели, то бьют по этим автоматам кулаками либо ногами. Зато ты через несколько часов можешь быть в Европе или в Турции. Одновременно там и неуютно. Хорошо, если найдешь отдаленные черные столы и сядешь там есть свой суп с горохом.

К тому же таким, как я — я же не имею права пить алкоголь по болезни, — вообще сиротливо и холодно.

Сидит какой-то негр, спина прямая, ляжки в джинсах аж джинсы рвут, и пьет пиво. Смотришь на него и думаешь: mamma mia, когда-то я жил в отеле, где были одни негры, я был единственный белый! Это в Нью-Йорке было. Неужели было?

Так было же, в нескольких улицах от дома «Дакота», где потом Леннона убили.

От негра все же переводишь взгляд в зал. Электронных табло навешано! Мой спутник все ходил читать табло в далекий угол зала, а было совсем близко к нам табло, в нише только чуть-чуть. Везде скомканные салфетки на столах и бумажная посуда.

Коптеры / Великое изобретение человечества

У ребят оказался коптер. Купил его, кажется, Сашка Мел. С виду Сашке лет двадцать, на самом деле тридцать.

Коптер, когда сложишь ему лопасти, влезает спокойно в сумку не больше противогазной.

Пользовались коптером ребята во многих местах. И в ДНР он летал, и в Монголии над нашим автомобилем, и в Кодорском ущелье над разбитой казармой, построенной НАТО для грузин, и в Арцахе летал над новым армянским собором. Черненький такой коптер, мы его и над манифестацией желтых жилетов запускали (или нет), но в Люксембургском саду точно запускали.

И еще у старого Григория Аркадьевича над горами рядом с орлами он летал (Григорий Аркадьевич — академик Габриэлянц), над древним городом Шуши, и орлы пытались его заклевать, предполагая, что он птица.

Габриэлянц забрался высоко над Шуши. Последний министр геологии СССР уехал из Москвы и построил себе дом вровень с орлами. С террасы его дома порой не сползают залегшие там на ночь облака, а горы заглядывают в окна как соседи.

В Шуши мы сняли сюжет: идем через разрушенный кривой, страшный и красивый мертвый город, огромный сюжет, где нас ведет и показывает, где что было, Сарьян, беженец из Баку. Он провел нас узкими улочками разрушенного города. Был туман, и развалины выглядели мистически. Фильм делают и сделают, и многие кадры там сняты коптером. Я там стою на развалинах крепости, да и черт бы со мной, но я читаю там со стен крепости о зарезанных в городе еще в 1920 году армянах.

Город-кладбище Шуша. Это наше путешествие среди города-кладбища — завораживающий трип.

Коптеры все чаще применяют и в военных целях. Как прилетевшие с неба взрывные устройства.

В Донецкой Народной Республике мы потратили на Саур-могилу часа четыре. Стояла страшная жара. И мы, я помню, возились с коптером в тени совсем итальянских сосен — пиний. Что он там наснимал, коптер, я не видел. Металлические барельефы памяти Второй мировой войны, все простреленные в последней войне ополченцев с укропами. Пробоины. Семен сказал, что это от 12-миллиметрового пулемета, но я думаю, это пробоины от снарядов легкой пушки. Потому что я стрелял в Сербии из 20-миллиметрового тяжелого пулемета, и он таких пробоин не оставляет.

В Москве / Вид из окна / Январь 2019 года

Идет снег. За ночь он налип на ветви лип под моим окном, но одновременно он уже и тает. Елку я убрал, разрезали, вынесли покойную, сижу и вспоминаю те теплые страны, где побывал недавно. Их зеленую и бурную зелень, их запахи. Чуть салатом, чуть болотом, чуть хвоей.

Как сидим это мы с молодым еще и статным священником в восстановленной только что трапезной во время поста. Священник бородат, и на нем черная ряса. Когда-то я написал: «Пойду я работать в церковь, в церкви хотя бы красиво». Священник — настоятель монастыря Дадиванк в горах, не так уж глубоко, но дорога туда одна. До появления авиации и крылатых ракет монастырь был неприступной крепостью. Только с неба можно было его достать.

Как ребенок, сижу под окном, как ребенок в рождественскую ночь, и мечтаю… о прошлом.

Дадиванк был основан, по одним источникам (у входа в монастырь черная плита), в V веке, по другим — даже в I веке нашей эры. В глубине одного из заплывших помещений — фреска, изображающая побивание камнями Святого Стефана. Пахнет сырой штукатуркой; в прошлый приезд я, мне так запомнилось, увидел на фреске и апостола Павла (еще Савл он был в день побивания Святого Стефана), а теперь увидел, что Савла нет.

Куда делся Савл? Мне представлялось, что он был в красном и сторожил одежду Стефана. Фреска — это только так называется. На самом деле ребячливые рисунки, выцарапанные как придется. Тогда еще не умели твердо рисовать. Двигали тем, чем изображали, как придется. Кистями ли?

Это был пост. В этот год, когда мы сидели в трапезной с настоятелем. На столе яблоки, орехи, чай. Есть мне больно, орехи мне нельзя. Чувствую себя как святой. В 2018-м еще трапезной не было, ее не восстановили. Прислуживали девушки со скорбными лицами.

Когда Дадиванк относился к Азербайджану, здесь в храмах заплывшего от времени монастыря, говорят, держали овец. Мне больше нравятся не восстановленные, но заплывшие от времени храмы, наполовину проглоченные природой. В восстановленных есть лоск и вульгарность. А овцы, божьи агнцы, вряд ли чего портили. Легенды и мифы христианства хороши. В первую очередь образ Христа. Он — как Чарльз Мэнсон.

Снег усилился, мелковат, зато част. Помню, у харьковского поэта М. были строки «И сам Иисус, как конокрад, / В рубахе из цветного ситца…». В красной рубахе. Христос был controversial, это из него сделали безоблачного дедушку Ленина, который, в свою очередь, не был безоблачным дедушкой Лениным. Человечество любит искажать своих героев в сторону благопристойности.

Иисус был очень controversial. Я думаю, он и апостолы курили гашиш, ведь гашиш всегда был, и, конечно, он дошел и до Галилеи и Иерусалима. Молодой полуспятивший безумец Христос. И его рыбари. Простые ребята. Только Иуда был непрост, единственный интеллектуал в этой шайке. Пока не прибавился Савл, ставший Павлом. Как они его не хотели — как старые большевики новых!

Мне нравится Иисус в красной рубахе, сидящий как Алеша Хвостенко в арабском квартале Gout d’Or в Paris. И вещающий, вино наливая. Заговор уже был, но в зачаточном состоянии.

Не исключено, что все они были не только «клуб гашишинов», но и гомики…

На мой взгляд, это единственная секта, которая поднялась до ранга религии благодаря заговору. Нет, не единственная, это я поспешил. А чем хуже буддизм? Но там не было жертвенного подвига человека, упрямый организатор Будда Гау…мата — или Гаутама? — обошелся без жертвы.

Христос — первый пестро окрашенный Бог, воплощение Бога, такой пестро окрашенный? Пестроокрашенность идет из Индии; все евробоги, что у германцев, что у скандинавов, были черно-белые боги. Как видишь цветастых богов, будь уверен: эта религия — из Индии.

Индийский импорт.

Харьков / 1946 год

— Какая рыба у Димки, Эдик?

Маленький мальчик на руках у одного из солдат охотно отвечает:

— Х****я.

Солдаты дружно хохочут.

Димка, усатый повар, злится: «Вот, выучили ребенка ругаться, дуралеи, и довольны!» Солдаты опять хохочут.

Так начиналась моя жизнь. Начиналась среди солдат и прошла среди солдат и партийцев.

обложка: bookmate