ИнтервьюАсем Жапишева — о фильме «Бақыт», современном казахстанском кино и проблеме домашнего насилия

Автор Екатерина Лопатина

— Кажется, уже можно говорить о том, что успех фильма получился не только фестивальным, но и зрительским. В залах обычно много людей, на некоторые сеансы даже сложно купить билет. Одна из зрительниц фильма описывала такую ситуацию: На сеанс пришла семейная пара, Мужчина ушел через десять-пятнадцать минут, а женщина досмотрела до конца. Как думаете, почему так происходит?

— Да, я часто с начала проката вижу комментарии о том, что мужчины не выдерживают и уходят. Не все, конечно. Но такое бывает, и наверное, у всех разные причины. Думаю, в основном это связано с тем, что, учитывая, насколько высокий процент насилия у нас в стране, не хочется смотреть на себя в зеркало. Они думали, что это нормально, за это ничего не будет, «бабу нужно держать в строгости». А теперь видят, что это порицаемо в обществе. Вторая причина — мужчины могут триггериться, потому что в детстве их избивали отцы. И, как ни странно, женщины здесь гораздо сильнее. Наверное, это связано с тем, что женщины больше привыкли, часто с этим сталкиваются, часто это видят. А для мужчин быть в позиции зрителя или принимающего насилие сложнее, чем в позиции агрессора. Все-таки у нас патриархальное общество. Оно вредит не только женщинам, но и мужчинам. Если бы у нас не было патриархата, Казахстан не входил бы в первую пятерку в мире по статистике мужских суицидов. 

— у вас ведь был отдельный проект о суицидах?

— Да. Там было три части: про женские, детские и мужские суициды.

— Я правильно понимаю, что вы собирали истории как раз для того проекта в регионах Казахстана, и они, в частности, легли в основу сценария фильма «Бақыт»?

— История, которая происходит в фильме, придумана на сто процентов. В основу легло поведение женщин, мужчин, и вопрос: «Почему женщина не уходит?» Все мои исследования, наблюдения легли, естественно, в основу. Думаю, что это было самое важное, добавило реалистичности. Если бы мы просто показали картонных персонажей, которые друг друга избивают, пальчиком бы погрозили, сказали: «Так нельзя!», это было бы не очень хорошо. А тут нам нужно было показать, что в насилии участвуют и женщины. В фильме есть старшая сестра героя, которая участвует в насилии, есть дочь, которую не принимает мать. Это клубок накопившихся психологических травм.

— При этом в фильме есть фигура, готовая помогать. Это женщина-адвокат, которая занимается делом главной героини, убеждает ее подать заявление в полицию и даже готова сама подать заявление от ее имени. Она выходит из себя в тот момент, когда героиня отказывается обращаться в полицию. даже повышает голос и говорит: «Если вас избили, а вы считаете, что вы сами виноваты, то я даже не знаю, что вам сказать после этого».

— Я вдохновлялась нашими правозащитницами. Они в основном всегда такие, жесткие, очень сильные женщины.

— Это какой-то конкретный прототип или собирательный образ?

— Нет, у нас их много, поэтому это собирательный образ. Это и Ольга Рыль, которая в Астане возглавляет шелтер для женщин, и Дина Тансари, и Зульфия Байсакова. На самом деле, очень их много, и каждая из них делает очень крутое дело. Мне хотелось это тоже в сценарий включить.

— Конечно, благодаря таким людям во многом постепенно ситуация меняется. Как и благодаря фильму, конечно, будет меняться, пусть и небольшими шагами.

— Да, Баян (Баян Алагузова, продюсер фильма — Прим. ред.) ведь довольно популярный человек. Думаю, в основном ее фигура привлекает людей в кинотеатры. В нашем пузыре, кажется, что все знают: четыреста женщин погибает в Казахстане ежегодно из-за домашнего насилия. На самом деле, никто об этом не знает. Люди в шоке, когда видят эту статистику в титрах. Если это популяризируется, то это будет важный шаг.

— Ваш тандем — это люди из довольно разных кругов. Вы сейчас говорили о продюсере Баян Алагузовой, режиссер Аскар Узабаев раньше в основном снимал коммерческие комедии, вы занимаетесь журналистикой и политическим активизмом. Возможно, сработало то, что вы собрали разные подходы к проблеме домашнего насилия, разные аудитории. Авторское кино снимается чаще, как вы говорите, «в пузыре». Люди, которые и так друг друга знают, работают вместе. А у вас другая ситуация.

— Да, это верно подмечено. И режиссер Аскар Узабаев, и Баян Максаткызы, и я — мы из абсолютно разных миров. Мы с Баян раньше вообще не были знакомы, это случилось через Аскара. С Аскаром мы общались, он знал, чем я занимаюсь. Я ему рассказывала, когда заканчивала очередной проект по бытовому насилию, что хочу, чтобы больше говорили об этом вопросе. И вот, буквально через несколько дней, он мне звонит и говорит: «Слушай, Баян хочет снять такой фильм!» Она сначала, когда прочитала синопсис, удивилась.

— Тому, что все очень жестко?

— Да. Но она доверилась и сказала: «Ладно». Кажется, она понимала, что нужно делать либо так, либо никак. Мы вообще не хотели чернухи, просто хотели показать, как есть, и даже не на уровне сцен побоев. Казахстанское кино последних лет очень оторвано от реальности. Оно показывает либо слишком приглаженную, «отфотошопленную», отфильтрованную картинку, где все прекрасно живут, все в хороших отношениях. Либо совсем уж все плохо. Нам хотелось, чтобы это выглядело, как будто мы подсматриваем кому-то в замочную скважину, чтобы мы просто видели и понимали, что это настоящая, абсолютно реальная жизнь и ничего здесь нет придуманного. Начиная с того, что семья со средним достатком не живет в огромном доме, заканчивая сценами насилия.

— В фильме совсем нет ощущения, что это насилие ради насилия, что оно смакуется, как это иногда бывает.

— Когда мы работали над сценарием, нам самим иногда было некомфортно писать эти сцены. Обсуждали, думали, не убрать ли какую-то из сцен. Актеры очень переживали. Например, Лаура Мырзахметова, которая играет главную роль, говорила, что после окончания съемок она приехала домой и не могла даже с мужем разговаривать, хотя у них очень хорошие отношения. Она говорила, что еще около месяца ей было тяжело находиться с любимым мужем в одной квартире. А Ерболат Алкожа, очень добрый, хороший человек. Ему было тяжело вживаться в роль насильника. Он полгода после фильма приходил в себя. Всем было непросто. Но актеры, кажется, идеально сыграли.

— Вы написали сценарий к фильму, а на продакшене или, может быть, постпродакшене вам приходилось как-то подключаться?

— Да, в фильме многое перемонтировали. Аскар со мной советовался. Мы отсматривали все новые и новые версии фильма. Например, героиня в машине слушает подкаст. Это был такой псевдо-self-help, где говорится: «Просто улыбайся, выбери себя». Очень вредные советы. Я написала несколько серий этого подкаста, и один кусок вошел в фильм. Он очень подходит. Но мы весь этот подкаст записывали с другой актрисой.

Препродакшн тоже был очень активный. Обсуждали все, начиная с названия бренда косметики, которую продает главная героиня, Sun Beauty. Была куча вариантов названий, но мы поняли, что это не должно быть что-то «со смыслом», а просто что-нибудь, что не имеет значения. Зачем перетягивать одеяло? Юлия Кравченко, продакшн-дизайнер, очень много отработала и сделала все максимально реалистично. Всю квартиру строили полностью.

— Я слышала, что в подъезде, где вы снимали, лифт не работал не просто по сценарию, а в действительности.

— Да, он реально не работал. Мы снимали в Балхаше, это такой вымирающий маленький город, там грустно все. Но нам как раз и хотелось, чтобы получилась картина, в которой большинство людей живут. Когда мы начали разрабатывать сценарий, сразу поняли, что не хотим, чтобы действие происходило в Алматы.

— Еще ведь Балхаш выбрали из-за близости к озеру?

— Да, замерзшее озеро — это уже режиссерская находка Аскара. Для него это было олицетворение, например, очищения. Хотелось, чтобы это было замерзшее озеро, которое, как будто, даже летом не отмерзает. У нас это озеро должно было играть в куче сцен, но в итоге не все вошло в фильм.

— Очень выразительной получилась сцена свадьбы в первой части фильма. Традиционная свадьба, на который никто особо не горит желанием выходить замуж и жениться. Всем грустно, это довольно депрессивный праздник. Там сразу выражаются все паттерны поведения в семье — муж ведет себя непотребно, а жена улыбается, пытается его успокоить и сделать вид, что все нормально. Вы сразу придумали именно через свадьбу показать, что происходит в семье?

— На самом деле, да. Для меня казахская свадьба — двоякое явление, потому что часто люди лицемерят на таких мероприятиях. Может иметь место какой-то скандал, «залет». Но люди при этом должны вложиться, даже если у них денег, назанимать, набрать кредитов, все равно устроить эту свадьбу, потом сидеть в долгах. Свадьба — для нашего общества такое событие, после которого люди могут обеднеть. Это во-первых. А во-вторых, мы с Аскаром тоже много обсуждали свадьбы, потому что в современном казахстанском кино они тоже часто присутствуют, но, опять же, через призму самого счастливого события в жизни женщины. А если у женщины это событие не случилось, если она не позвала пятьсот человек… Хотелось этот момент обозначить. Конечно, понятно, что свадьба — это классно. Но зачем надевать маски, лицемерить? Лучше пытаться решить свои проблемы. За закрытыми дверями происходит кошмар, а вы устраиваете пир на весь мир. 

— Как вам кажется, что можно сделать, помимо освещения темы в кино, чтобы что-то изменилось? Из очевидного — криминализация домашнего насилия?

— Конечно, криминализация домашнего насилия нужна в первую очередь. Во-вторых, это максимальное освещение проблемы на всех уровнях. И в кино, и в медиа. И третий момент, опять произнесу это слово — «патриархальность». Не только в Казахстане, во всех патриархальных странах есть отношение к женщине как к человеку второго сорта. Это должно меняться. Например, Назарбаев тридцать лет сидел и вспоминал о женщинах только восьмого марта. Каждый раз это было в ключе «наши нежные и прекрасные ангелочки, цветочки, поздравляем вас, вы матери, жены и так далее, вы делаете нашу жизнь прекрасной». Токаев начал поднимать эти вопросы, но закон так и не был принят в полной его редакции. Когда люди во власти начнут вспоминать о женщинах не только раз в год, в обществе начнется перемена сознания. Как бы печально это ни звучало, наши патриархальные мужчины, которые совершают насилие, прислушаются к ним. Для них это вожаки стаи, от которых хочется получить одобрение. И если люди во власти скажут, что так нельзя, это может очень быстро сократить количество случаев домашнего насилия. Но, к сожалению, этого пока не происходит.

— Баян Алагузова в одном из интервью говорила, что одна из причин, почему в Казахстане процветает домашнее насилие — отсутствие секспросвета среди детей. В результате мужчины не знают, как общаться с женщинами и наоборот. Вы согласны?

— Да, абсолютно. Дело даже не в том, что люди не знают, как общаться. Еще есть границы телесности, что, если тебя кто-то потрогал, надо об этом кому-то сообщить. У нас пытались ввести в том или ином виде этот предмет, хоть как-то обучать. Большие дискуссии были между врачами, психологами и традиционными родителями. Последние победили, и ничего не стали вводить. Это было тогда же, когда обсуждался закон о бытовом насилии. По-моему, даже одним пакетом хотели все это принять. Хорошо, что хотя бы появился интернет, и там можно получать информацию.

— Вы ведь снимали кино во время пандемии?

— Да. Может быть как раз тогда время пришло, многое накопилось. Все больше особенно жестоких историй стало всплывать. Как ни странно, после пандемии многие поняли, что это уже слишком. Во время пандемии, на самом деле, во всех странах был рост бытового насилия, потому что дома все сидели. Но в Казахстане совсем уж хардкорные истории происходили, женщины выбрасывались из окон. Наверное, после этого появилось у всех ощущение, что нужно что-то делать. Во время пандемии мы снимали и проект про суициды, и по заказу British Council я делала документальный фильм про работу шелтеров. Про то, как сотрудничают полиция, шелтеры и психологи. Про тех, кто лицом к лицу с этой проблемой сталкивается и пытается решить ее. Некоторые истории, которые я тогда услышала, нашли отражение и в сценарии фильма «Бақыт».

— Многие об этом говорят, и трудно не согласиться, что одно из главных достоинств фильма — то, что в этой истории нет однозначно правых и виноватых. Женщины, которые переживают насилие и готовы отправлять своих дочерей на тот же порочный круг, показаны и жертвами, и соучастницами. Ближе к финалу у главной героини рождается внучка. Героиня смотрит на нее и плачет — то ли от счастья ли, то ли от осознания, что девочке даже нового поколения в этой стране придется трудно. Есть ли надежда на улучшение ситуации в будущем?

— На самом деле, этот финал сделан специально таким образом, чтобы каждый зритель для себя выявил, каким он ему кажется. Для меня лично, когда я его писала, этот финал значил, что у третьего поколения есть шанс. Мать с дочерью прошли такой длинный путь, они наконец поняли друг друга. У этой девочки, на самом деле, есть шанс обрести поддержку именно со стороны женщин. Да, в семейном насилии участвуют не только мужчины. Свекровь, мать мужа, часто выступает абьюзером, и матери самих невест, жен, выступают тоже на стороне абьюзера. Нам бы как раз хотелось, чтобы женщины объединялись и дали шанс новому поколению наконец-то выбраться из этого всего. Перестали делать вид, что мы все такие счастливые, скрывать, стесняться, бояться говорить.

На самом деле, в последнее время ситуация меняется. Становится больше заявлений в полицию о насилии. Буквально несколько лет назад их было пятьдесят тысяч, по-моему, в год, сейчас их сто двадцать–сто тридцать тысяч. Это не значит, что количество насилия растет, растет именно количество заявлений. Женщины в Казахстане начинают понимать, что в этом ничего страшного нет, это, наоборот, хорошо. Нужно идти, жаловаться, доводить дело до конца и добиваться наказания. Поэтому я надеюсь, что у этой маленькой девочки есть хорошее будущее, я очень на это надеюсь.