6 июля в пространстве «ДОМ 36» открылась сольная выставка художницы Сауле Сулейменовой под названием «Біз қарапайым халықпыз». Кураторка Камила Нарышева побеседовала с Сауле об экспозиции, основных темах выставки, а также о важности эмпатии и коммуникации в работе с травмой.

Текст камила нарышева

— Из чего состоит экспозиция? Как я понимаю, она расположилась в двух залах: в лектории и актовом зале «Дома 36». Давайте начнем с актового зала?

— Тут располагается одна работа: «Небо над Алматы — қанды қаңтар». Это сайт-специфик. Она сделана под определенный размер, и сделана была здесь. Это результат того, что мне огромное количество людей приносило пакеты. Благодаря их неравнодушию это свершилось, и это просто прекрасно, потому что каждый пакет представляет определенного человека. У меня, например, есть там Че Гевара, или пакеты из ToiMart, и это все части композиции.

Я перед разговором с вами сфотографировала все запрятанные и не слишком знаки в этой работе. Их всего вышло примерно 18 штук. Начиная от Free Kazakhstan в самом левом углу, и далее есть Justice, и как «суд», и как «справедливость». Их в целом получилось очень много, и один из последних это «Керемет» почти уничтоженный, изрезанный. В самом конце два слова «Если». Я очень надеюсь, на это «Если», то есть, надежда всегда есть.

Тут вообще на самом деле нет ничего конкретного, можно угадать, что это Площадь Республики, но без деталей. Пришел один мой друг архитектор и говорит: «А ты не могла четче указать короны на высотках?», а я говорю, что конкретен здесь только колорит. Он для меня ясно проявился, пока в январе мы все сидели без интернета в этом ужасе и тумане. Как и у большинства людей, у меня не были ни сна, ни покоя, только тревога. Единственным способом заснуть для меня было мечтать о том, что я делаю что-то, какую-то композицию в красном колорите. Не знала тогда, что именно это будет. Это было до того, как началась война в Украине, и қаңтар еще довлел над нами, и мы узнавали о новых жертвах января и о том, что людей пытали. Это длилось весь январь и февраль, информационный поток не прекращался. Наши казахстанки, живущие в Берлине, вышли на Берлиннале с перформансом: надели поверх зимней одежды белые балахоны с красными каплями и растянули транспарант «Қарапайым халықпыз! Біз — террорист емеспіз!!!» То же было написано на транспаранте шестого января, после чего в людей начали стрелять. После начала войны в Украине, как вы знаете, до сих пор выходят женщины по всему миру с похожими перфомансами, с красным на белой одежде. И тогда все стало проясняться. Появилось чувство, что старый мир уже кончился, начался новый, где все стало ясным, без полутонов.

ЛЮДИ В ГОРОДЕ

«Я на другой планете, а семья и друзья в аду»: Казахстанские активисты за рубежом

перейти

— расскажите о работах, представленных в лектории, например, о «Қандастар»?

Я всю осень делала работы по материалам исследовательницы и антропологини Зарины Мукановой. Она провела год в ауле, где живут до сих пор переселенцы, қандастар, из Синьцзяня и Монголии. Это потрясающие фото и видео материалы, по которым я решила создать такой пластиковый эпос. Қандастар тұралы дастан. Не эпос даже, а «дастан». Чем больше я погружалась в эти материалы, тем больше думала о том, что это эпос о простых людях, которые несут в себе настоящий казахский культурный код. Им удалось как-то сохранить то казахское, как они его понимали. Для меня было важно каждую работу из этого цикла сразу же публиковать, знакомить людей с тем, что я делаю.

Я говорила, что пластиковые пакеты похожи на людей: есть яркие, тойские, для саркыта, есть такие «маечки» на один раз, есть мусорные пакеты, есть пакеты, которые хранятся годами, чуть ли не с советских времен, а есть, которые выдерживают максимум только донести морковку из магазина домой. Серия «Қандастар» родилась на основе фотографий и рассказов. Зарина Муканова собирала семейную историю через женщин. И удивительно, получилось, что эти женщины, все, кого она интервьюировала, несут в себе память семьи. Всю память о традициях в основном хранят женщины. У каждой из них потрясающие истории, и Зарина их задокументировала. Это вообще мистика, потому что она аж болела физически, от того, что через себя все пропускала. Потом ей приснился сон, как будто одна из апашек, с которыми она общалась, сказала ей, что нужной пойти к Сауле. Мы встретились на следующий день, и я ей говорю: «У тебя такие потрясающие материалы, можно я с ними поработаю». И она начинает плакать, говорит, что ей буквально только приснилось это.

— я еще видела «Келіндер» в красном исполнении в том же лектории.

— Да. Вообще, до января я думала сделать просто выставку со своими «Қандастар» и некоторыми старыми работами. И тут начался январь, затем война, моему внуку делали операцию на сердце, и в апреле мы уже как-то поняли, что будет выставка, и стали думать о ней вместе с куратором Владом Слудским, и все переживания в нее вылились. У меня этот эскиз, для «Небо над Алматы — қанды қаңтар», был готов уже три месяца, и я искала место, где бы можно было сделать эту работу, и это пространство мне кажется самым подходящим.

— В Алматы это, возможно, единственное место, где можно сделать такой масштабный сайт-специфик. Я еще заметила, что вы покрыли окна красным, расскажите, почему?

— Мы же как раз говорим о красном цвете, и это решение показалось мне очень ясным. И говоря о «Келинках», я же их делаю постоянно, и они меняются вместе со мной. Я меняюсь и они меняются.

— буквально недавно произошли события в Каракалпакстане, и у вас, как на фотографиях из Нукуса, пьедестал для Стеллы Независимости в работе «Небо над Алматы — қанды қаңтар» весь алый.

— Я не хотела никаких буквальных ассоциаций в лоб. Я думала об этой композиции, что буду делать с ней. Вообще, у меня есть серия «Небо над…» — «Небо над Берлином», «Небо над Дубаем», «Небо над Астаной», и вот пришло время делать «Небо над Алматы». Я думала, что это будет такое потрясающее небо курортного города, синее, по которому плывут прекрасные облака. Но если мы вспомним период во время қанды қаңтар, то небо было прямо как в «Мастере и Маргарите», когда тьма сгустилась над городом. То ли туман, то ли дым, может и то, и другое. Но и при этом мне не хотелось никакой буквальщины. Если бы я тут поставила сгоревший акимат, то это было бы слишком.

Я думаю, что сейчас такой удивительный момент, когда многие люди поднимают голову. Вне зависимости от гендера, от социального положения, любой человек, где бы не находился, пусть и в ауле с экологическим бедствием в Каракалпакстане, он начинает понимать, что имеет те же права, что и тот же самый Мирзиёев. Мы должны давать голос людям. У меня было такое чувство, как будто я как беременная ходила, пока не началась подготовка к выставке. А когда началась, то я не могла спать. Этот груз ответственности не давал. Я просто решила дать голоса людям, которые получили их ненадолго в январе, а теперь их стараются забыть и лишить голоса. Хочу, чтобы как можно больше людей пришло на мою выставку, как можно больше чиновников, вышестоящих людей, пусть придут и увидят, что то, что они хотят забыть все равно есть.

Еще в лектории есть типтиз «Синьцзянская чистка». Эта композиция из трех женщин. Я взяла некий универсальный образ центрально азиатских женщин, трех разных возрастов. Они могут быть и казашками, и узбечками, и кыргызсками, и уйгурками, есть какая-то унифицированная от Восточного Туркестана до Синьцзяня стилистика в одежде. Я хотела показать, как они постепенно теряют свою идентичность. Сначала они показаны в полном цвете, а затем становятся черно-белыми, и затем практически прозрачными. И последний лист как раз сделан из упаковочных пакетов и пупырчатой пленки, почти одноразовые материалы. «Синьцзянская чистка» находится в проходной комнате, получается, что каждый зритель должен пройти через эту чистку, чтобы зайти дальше и смотреть. Во многом потеря культуры и идентичности сродни потери жизни.

— Какие еще работы представлены в лектории?

— Еще есть «Жизнь в подвале» памяти Мариуполя. Я ее сделала в апреле, и на самом деле ее я тоже вынашивала все время, когда лежала с внуком в больнице. Мечтала, как я ее сделаю, потому что все это время в Мариуполе люди укрывались от обстрела. Думала, что это будет абстрактная работа, перекрестная композиция, как будто противотанковым ежом перекрещиваются реальности. Постепенно стало ясно, что нужно какие-то фигуративные детали вставить. В подвале ведь всегда есть только верхнее освещение, узкие окна. Свет из этих щелей в Мариуполе — это свет от взрывов. И так люди живут свою жизнь. Давно думала еще о том, что, когда люди смотрят в экран смартфона, их лица так озарены, как будто они молятся. Похоже как на картине эпохи Возрождения, где девушка стоит и читает, и ее лицо так озарено. Люди в подвалах Мариуполя также на что-то смотрят и их лица озарены.

Рядом с «Келинками» располагаются «Кұдалар», я делала их еще до «Қандастар», когда талибы пришли к власти. Было очень много разных новостных материалов из Афганистана. Смотрю на это все и понимаю, что мы одно культурное пространство. Это совершенно близкие нам люди. Вспомнила свою старую работу «Кұдалар», которую я делала в серии «Казахская хроника» в живописи. Три фигуры и сама работа основана на архивной фотографии второй половины 19-го века. Непонятно, конечно, кто эти женщины, но левая из них одета в афганском стиле. Когда талибы пришли к власти, в Кабуле женщины вышли с демонстрацией — «Мы имеем право надевать свою национальную одежду». Они все были в традиционной афганской одежде, не хотели быть в хиджабах, которые их обязывает носить государство. У меня был такой невероятный флешбэк, когда я поняла, что это та самая женщина, одна из тех «Кұдалар», которую я 15 лет тому назад изображала. Захотелось их воспроизвести. Получается, что каждая работа, выставленная здесь, каким-то образом связана с борьбой и мировой повесткой. Они все каким-то образом являются моей реакцией на новости, которые мы получаем сейчас.

— Удивительно, что ваши работы объединяют и проявляют то, что мы все находимся в едином пространстве колониальной травмы, и ищем друг у друга поддержки. И чем больше нас подавляют, тем больше горизонтальных связей мы выстраиваем.

— Кстати, мы задумывали выставку так, чтобы в рамках ее работы постоянно были мероприятия. Не говоря, конечно, о кураторских экскурсиях и артист токе, самое главное, у нас запланированы мастер классы. Мы будем учиться, как работать с полиэтиленовыми пакетами, учиться целлофановой живописи. Нужно будет зарегистрироваться, и даже если человек находится не в Алматы, Гёте Институт оплатит билет сюда. Мы наберем какое-то количество людей и три дня будем вести мастер-классы. Это будет с 20-го по 22-ое июля. У нас будут дискуссии. Четыре разные панели: «Искусство и конфликт», «Деколониальность во время войны», «Империи и неоколониализм» и «Казахстан после января». Обширная программа, где мы послушаем разных экспертов, из разных мест. И мы сможем все поделиться мыслями и опытом.

Когда работала над выставкой, я много думала, что это, наверное самое важное, что происходит со мной в жизни. И как для человека, и как для художника. Вчера, когда мне казалось, что не могу закончить, и мне ничего не нравится, думала, что не вынесу этого груза ответственности. А затем стали приходить люди. Приходили и приходили. Когда они смотрели и что-то говорили, я поняла, что работа мне больше не принадлежит, она пошла сама общаться с людьми. Искусство не принадлежит тому, кто его сделал. В моей работе нет трагедии. Есть драма, может, но в конце нет трагедии. А если мы хотим говорит о красоте, о самом важном на Земле, то без боли обойтись невозможно.

Обложка: Мария Гордеева, Фотографии: Мария Гордеева / Александр Лаврентьев