Дело Алиби Жумагулова, Владислава Челаха, Юрия Пака. За каждым из таких резонансных событий стоят не только месяцы расследований, но и сотни судебных экспертиз. The Village Казахстан удалось поговорить с одним из экспертов–криминалистов и узнать, как изучают мотивы и поведение преступников, почему общество ошибается в оценке громких дел и каково жить в постоянном напряжении.

Иллюстрации

АЙГЕРИМ САТТАР

Текст

зарина беремкул

Кто такие судэксперты

Судебные эксперты — это люди, которые проводят экспертизы на основе методов криминалистики: баллистика, почерковедение, трасология, экспертиза документов и так далее. Я пятнадцать лет занимаюсь видеофонографией — экспертизой видео– и звукозаписей, исследованием голоса человека. В Астане таких специалистов всего восемь. Фонография — пожалуй, именно то исследование, которое решает все задачи. Бывают дела, когда наши заключения — единственное доказательство в суде.

В этой сфере я оказалась случайно. Нужны были специалисты, которые бы смогли работать на аппаратно–программном комплексе, и мне посоветовали попробовать. Долго думала оставаться или нет, потому что тогда я работала в госоргонах более десяти лет и у меня была приличная по тем временам зарплата, тысяч сорок тенге. Когда пришла сюда, как стажер получала 7500 тенге. Муж отговаривал, но я все равно работала. Изучала сразу три специальности, среди которых в итоге выбрала фонографию. Я считаю, что сюда лучше приходить людям с опытом, потому что психика детей после университета такого не выдерживает.

Сюда лучше приходить людям с опытом, потому что психика детей после университета такого не выдерживает

Специфика работы

Мы работаем с камерами наблюдения, различными звуко– и видеозаписывающими устройствами. Проводим дословное восстановление текста разговора. Очень важно, кто что сказал, с какой интонацией. Как во фразе «Казнить нельзя помиловать». У меня была экспертиза несколько лет назад, когда убили семью — всех кроме одной девочки. Доказательств группового нападения не было, кроме того, что один парень на дознании оговорился: «я убил, мы убил». Вот эти окончания, проглоченные слова  заставляют думать, что же человек хочет сказать? В итоге было признано, что преступление совершил не один человек, а это было групповое убийство по сговору. Каждое слово, каждая пауза, звуки вокруг — это то, над чем мы работаем. Еще один важный аспект — проверка на признаки монтажа. Также проверяется, как была проведена запись и на какое устройство, мы можем узнать вплоть до модели телефона.

Фонография — единственное исследование, над которым работают два специалиста. Я — физик, провожу исследование голоса и речи по частотным характеристикам. А моя коллега, лингвист, изучает как построена фраза, не перепутаны ли слова, где есть неправильное произношение. Всё — от общего предложения до произношения каждой буквы — имеет значение. Наша комплексная работа в итоге позволяет нам идентифицировать человека.

Каждое слово, каждая пауза, звуки вокруг — это то, над чем мы работаем

Порядок проведения экспертизы

Судебную экспертизу назначает следователь, ведущий дело. Он выносит постановление о том, какие виды экспертиз ему нужны. Далее, если нужна фонография, нам предоставляют все записи, определяют границы исследования. Любой объект можно исследовать бесконечно, поэтому должна быть граница. Допустим, запись с 10 секунды до 3 часов 20 минут. Затем по закону полагается 30 дней на производство экспертизы. Можно просить продление, но это случается крайне редко. Если она будет длиться дольше, то задерживается судопроизводство. Для того, чтобы уложиться в эти сроки, приходится тут ночевать и даже жить по несколько дней. Режим офисного работника — явно не про нас. Бывают периоды, когда мы вообще сутками не спим, если есть какой-то очень важный материал, который нужно сделать за три дня, а не за установленные тридцать. Потому что через три дня может быть совершен, например, теракт.

Для того, чтобы уложиться в эти сроки, приходится тут ночевать и даже жить по несколько дней

Кто может стать судэкспертом?

В Казахстане уже второй год открыта специальность «судебная экспертиза». Эти студенты изучают криминалистику, судебную экспертологию и другие дисциплины, в зависимости от направления. Также они не хуже юристов должны знать все законы Республики Казахстан. Сейчас у нас работают люди с разным образованием. Сама я физик, но фонографами могли бы стать и математики, и айтишники. Устраиваясь в наш институт, нужно полгода стажироваться, а затем сдать различные экзамены.

Преемственность

Фонографическое исследование в нашей стране зародилось еще на базе криминалистического центра МВД в Алматы, созданного еще в Казахской ССР. С тех пор количество таких экспертиз неизменно растет. За предыдущий год, по сравнению с 2016 годом, оно выросло почти на 100 %. Я за пятнадцать лет обучила где-то 18 стажеров. Среди новичков встречаются те, кто не могут смотреть жестокие видеозаписи, например, как людей избивают, убивают, расчленяют. Это огромная психологическая нагрузка. Через три года работы фонографом у эксперта наступает кризис, некий переломный момент. Но если он продержался три года, он обычно не уходит и только продолжает наращивать потенциал. Из тех 18 стажеров, которые я обучила, остались только четверо. Это при том, что в основном моими учениками были мужчины. Причины? Во-первых, многие не справляются психологически. Во-вторых, тут совсем небольшая зарплата. Так и получается, что очереди из тех, кто желает стать судебным экспертом–фонографистом, нет.

Деньги и признание

Во всем мире судебный эксперт зарабатывает на порядок выше. Еще там есть частная практика, мы тоже медленно к этому идем. Вложенный нами труд пока не заметен, поэтому и никто не обращает на него внимания. Я не считаю, что наши эксперты работают хуже, чем в Европе или США. Просто если там он получает зарплату 50 тысяч долларов в год, то мы получаем намного меньше. У нас голый оклад и никто не смотрит, сидим ли мы положенные восемь часов или, как выходит в реальности, сутками.

Дела, которые мы ведем, показывают в новостях. Чаще всего это заголовки вроде «Сотрудники КНБ сделали то-то», например, обезвредили крупную партию наркотиков, и они молодцы. Они за это получают звёздочки, премии, погоны. А у нас этого нет, мы бойцы невидимого фронта. Все эксперты очень скромные, тихо делают свою работу.

Жить в «тонусе»

Пока мы с вами разговариваем, вы сосредоточены на мне и слышите только меня, а я воспринимаю все посторонние звуки: кто-то проходит в коридоре, за окном проехала машина и так далее. Сложно от этого отключаться. Часто эксперты страдают головными болями, чтобы уснуть они надевают наушники. Бывают моменты, когда я просыпаюсь в три часа ночи и думаю, что на той странице я написала такой вывод, а надо было немного по-другому. Я никогда не отключаюсь от работы. Мы как актеры, каждый раз делая экспертизу, проживаем дело. Мы должны понимать мотивы, поводы, поступки человека, сказанные им слова. Проработав столько лет, я теперь, разговаривая с любым человеком, могу определить уровень его культуры, образование, где он родился, с кем он рос, в полной ли семье, есть ли у него братья и сестры, потому что это всё откладывает отпечаток именно на нашу речь. Это сложная работа, и я бы не хотела, чтобы мои дети были судебными экспертами. Но я очень сильно ее люблю. Мы с коллегами — фанаты своего дела, хотя и не можем выйти из офиса, вдохнуть морозный воздух и сказать: «Всё хорошо на белом свете». К примеру, несколько лет назад в Казахстане один за другим падали самолеты. Разбились пограничники, погиб председатель комитета. Вы смотрели это в новостях, а мы слышали, как люди кричат во время крушения. Этот ужас потом не выходит из головы.

Несколько лет назад в Казахстане один за другим падали самолеты, вы смотрели это в новостях, а мы слышали, как люди кричат во время крушения. Этот ужас потом не выходит из головы

Общественное мнение

В отношении любого резонансного дела общество думает одно, а материалы дела и сведения совсем другие. Не всегда общество правильно оценивает резонансные дела, потому что журналисты часто не знают правду, чтобы донести ее до общественности. Я бы не сказала, что наши СМИ лоббируют чьи-то интересы, они просто работают с тем, что им преподносят. Еще все мы часто делаем преждевременные выводы: если кого-то задержали, сразу считается, что он виновен. А так ли это на самом деле? По закону это решает только суд. Заседание может состояться только через полгода, год, и за это время может быть проведено сотни экспертиз. К примеру, дело Ерасыла Аубакирова. По нему было сделано очень много материалов — около 38. А оно как раз таки является базой для доказательства. Медицина доказывает свое, мы доказываем другое — снятое и сказанное. И по одному делу у каждого эксперта есть свое мнение, так все занимаются своей частью расследования и обмениваться информацией с другими не могут.

В отношении любого резонансного дела общество думает одно, а материалы дела и сведения совсем другие

Влияние государства

Мы под эгидой государственных органов, но мы не являемся государственными служащими. У нас нет льгот по получению недвижимости или что-то другое. Это правильно, потому что политика судебной экспертизы направлена на то, чтобы мы были свободны от влияния. Если бы я была госслужащим, эта иерархия на меня бы давила, а сейчас всё зависит от того, хорошо я работаю или нет. Сращивание государства с преступностью — отдельное явление. Бывали случаи, когда люди совершали серьезные преступления, зарабатывали на этом в месяц больше чем годовой бюджет города, но получали всего четыре года условно. Это один из болезненных моментов, потому что мы очень долго работали над материалом, а в итоге вышло такое судебное решение. Вообще, я всегда помню каждое дело и слежу за тем, как оно разрешится.