Личный опытИз нефтяника в бармены: Я сменил профессию

Автор александра аканаева

Последние полтора года я практикую как психолог-консультант, обучалась этой профессии с 2015 года.

До этого я десять лет работала монтессори-педагогом, шесть из них была основателем и руководителем монтессори-центра «Зеленый дом». Монтессори-педагогика — это система, в которой ребенок самостоятельно развивается, опираясь на дидактически подготовленную среду. Она строится на идеях свободного воспитания, естественном психологическом, социальном и физическом развитии ребенка. До работы в монтессори-педагогике я была юристом: три года поработала в Экономическом суде Алматы сразу после университета, а затем, совсем недолго, в страховой компании «АТФ Полис».

После окончания школы я выбирала между тремя профессиями: психолог, дизайнер и юрист. Первые две были мне по душе, но окончательный выбор пал на юридический университет, поскольку незадолго до выпуска из школы в нашей семье произошел инцидент — брат попал в ДТП с участием трех машин. Эта история получила неприятное развитие с владельцем автомобиля с одной из пострадавших сторон. Помню, как к нам домой приходили какие-то мужчины криминального вида и открыто угрожали. Пережитый тогда страх за себя и своих близких обострил во мне чувство незащищенности и уязвимости, оставил неизгладимый след. Именно это событие определило выбор университета — мне попросту захотелось максимально хорошо знать закон, чтобы быть способной защитить себя и свою семью в случае чего.

Первой работой после университета стала должность секретаря судебного заседания — абсолютно рандомный выбор, обусловленный случайным разговором отца с соседом по парковке, чья супруга оказалась судьей в одном из районных судов. Работа была не статусная и несложная, но при должном рвении для многих молодых специалистов стала неплохой стартовой площадкой, чтобы начать свое продвижение по карьерной лестнице в судебной системе. За три года работы в суде я заработала репутацию толкового молодого специалиста. Поэтому при увольнении получила предложение остаться и по истечении нескольких лет начать строить карьеру судьи. Для человека, желающего продвигаться в государственной системе, это было хорошим предложением, но в итоге я от него отказалась, поскольку к тому времени система правосудия меня разочаровала — я не нашла в ней того чувства защищенности, которое искала.

Поработав совсем недолго в страховой компании, я вышла замуж, родила дочь, и к моменту выхода из декрета у меня наступил профессиональный кризис. Мне было 28 лет, за плечами годы работы по специальности, но возвращаться в юриспруденцию я уже не хотела. Яркого понимания, куда же хочется, тоже не было. К тому моменту я успела обучиться на курсах по дизайну интерьеров и обнаружила, что интереса к этой деятельности у меня тоже больше нет.

Вопрос решился сам собой, когда я привела дочь в центр раннего развития, работавший по методу Марии Монтессори. Уважение и бережность к детям, которые практикуются в этом методе, меня восхитили. Недолго думая, я прошла необходимое обучение и начала работать: сначала как монтессори-педагог, а спустя четыре года, выйдя из второго декрета с сыном, основала собственный монтессори-центр. Сейчас, анализируя этот опыт, я понимаю, что в этой профессии хотела всеми силами создать для своих и других детей те условия развития, которых мне так не хватало в собственном детстве: ненасильственноe обращение, принятие, доброта, безусловная любовь и, конечно же, то самое чувство защищенности, которое я не нашла для себя, но так хотела дать своим детям.

Монтессори-педагогикой я занималась десять лет, и примерно к девятому году пребывания в профессии почувствовала, что переросла эту деятельность. Возникло желание продать центр и попробовать себя в чем-то новом. На тот момент мне было 39 лет, и очередная смена профессии пугала меня гораздо больше, чем предыдущая. Оснований для страха было достаточно: я была в разводе, двое детей, съемная квартира, а центр являлся единственным источником дохода. Не знаю, как долго я бы еще решалась совершить этот переход, но наступил 2020 год, пандемия. Все стало уходить естественным образом, моей задачей было только не сопротивляться событиям. И я не стала. Поэтому центр сначала закрыла, а спустя восемь месяцев продала.

Находясь в вынужденно-добровольной профессиональной паузе, я снова испытала экзистенциальный кризис: а кто я теперь? Помогло то, что все эти годы психология по-прежнему оставалась мне интересна. Еще будучи монтессори-педагогом я прошла несколько продолжительных обучающих программ по телесно-ориентированной терапии, как из личного интереса, так и для работы. Кроме того, к моменту выхода из педагогики я уже шесть лет как находилась в регулярной психотерапии. Переживание личного опыта лишь подогревало интерес к этой сфере. Конечно, поначалу было страшно, непонятно, с чего начать переход. Но вскоре я поняла, что знаний по психологии и педагогике, а также практического опыта для консультации родителей у меня более чем достаточно. Тогда я вложила деньги, вырученные с продажи центра, в несколько разных обучений, в том числе прошла переквалификацию на психолога-консультанта.

Сегодня у меня есть небольшая частная практика, в основном консультативная. И есть большое желание расширить ее количественно, а также начать вести больше терапевтических процессов. Основная трудность для меня сейчас в том, что психологу, который стремится вести не только консультативную, но и психотерапевтическую практику, необходимо постоянное повышение квалификации. Постоянное обучение позволяет расширить круг компетенций. Помимо этого необходимо находиться в регулярной личной психотерапии, а также иметь супервизии или интервизии. Все эти пункты абсолютно обоснованны, но весьма затратны. Поэтому, когда оказываешься в начале пути, не имея при этом дополнительных источников дохода, как это было в моем случае, решение финансового вопроса каждый раз становится отдельным квестом.

Однако я безусловно довольна тем, что решилась на смену профессии. Мне нравится нынешняя работа, она мне интересна и хорошо получается. А трудности, возникающие в начале пути, свойственны любым большим переходам.

Я занимаюсь креативным пространством «Дом 36» на Барибаева, где у меня также есть коктейльно-наливочный бар с электронной музыкой. У «Дома 36» четыре основных соучредителя, а открылись мы в мае 2020, в разгар пандемии.

До этого я долго работал в нефтегазовой промышленности нашей страны: на Тенгизском месторождении, Карабатане, с месторождением Дунга в Мангистауской области. Суммарно я проработал в этой сфере восемь лет. Мое высшее образование — бакалавриат в области финансов, аналитики, аудита и деловом администрировании в университете KIMEP. В сфере нефтедобычи я работал финансовым аналитиком и ассистентом проектного менеджера по тендерной документации. Проекты включали в себя обслуживание Tengizchevroil, мы занимались стройкой и ремонтом, а конечным продуктом моей работы были рабочие места, которые обеспечивали стройку. Добыча нефти — это постоянная стройка, обновление, замена нефтепроводов. Я занимался подготовкой коммерческих предложений по строительным проектам, планировал закуп стройматериалов, делал финансовый анализ. Все было связано с планированием на пару лет вперед в рамках бюджета проектов.

Я начинал работать в небольшой казахстанской конторе, в которую попал практически случайно, сказав себе, что еду туда на год. Но потом меня заятнуло, проработал там два с половиной года, считаю, что сделал большой вклад в компанию. После я работал в итальянской компании, которая обслуживает нефтегазовую отрасль с 1963 года, с ними проработал еще почти два года. Потом случилась очередная волна нефтегазового кризиса, когда работы с итальянцами стало меньше, я хотел уйти и заняться учебой в магистратуре в области управления проектами в индустриальном строительстве в Техническом университете Дортмунда, но меня захантили Tengizchevroil в отдел снабжения для нужд капитального ремонта завода Тенгизского месторождения, и я проработал еще два года в этой сфере. Потом перешел в отдел капитального ремонта завода, который был одним из самых приоритетных, ведь от качества ремонта зависит уровень и количество добычи нефти.

Учась в школе, я не планировал работать в нефтедобывающей отрасли. Когда заканчивал Казахско-турецкий лицей, участвовал в олимпиадах по биологии, меня тянуло в медицину. Но я понимал, что учиться восемь лет на медицинскую специальность, которая мне интересна, нерентабельно. Жить на широкую ногу и зарабатывать хорошие деньги сразу после выпуска не представлялось возможным, поэтому я решил поступить в КИМЭП. На тот момент по качеству образования это было учреждение номер один в стране, меня также привлекал достаточно свободный график, можно было параллельно работать. Для меня это было важно, потому что лет с 15 постоянно где-то работал: я был официантом в миленьких итальянских кафешках, работал в крутом ирландском пабе помощником бармена, потом барменом. Еще тогда мне понравилось создавать атмосферу гостеприимства, чем я занимаюсь по сей день.

Мне давно интересна сфера гостеприимства и общепит. Но были амбиции открыть крупное заведение с большим количеством персонала, а денег на это не было: инвесторы не доверяли, а кто-то часть придуманной мною модели брал за основу и делал без меня, и у меня опустились руки. Но в 2018 году мы с Айсулу Азимбаевой и Булатом Искаковым сидели, попивая вино, и бутылку на третью-четвертую решили поскрести по сусекам и открыть Le Jañbyr Bar. Так и началась история моей основной деятельности. Баром я занимался параллельно с работой в нефтедобыче. Бывало так, что я 28 дней находился на вахте, работая по 12 часов в день, а параллельно мы решали рабочие вопросы по бару, созваниваясь. Потом я приезжал с вахты, отдыхал пару дней и оставшиеся 26 безвылазно продолжал трудиться с ребятами в баре. 2018 год и первый квартал 2019 я провел в работе. Так всегда, когда занимаешься чем-то своим, не остается свободного времени, но ты все равно доволен и горишь. Впрочем, в нефтедобыче я тоже занимался тем, что нравилось. Когда уходил от итальянцев, это было потому, что в кризис возник большой пробел в занятости, и мне оставалось сидеть на месте и перебирать бумажки, что я не люблю. В работе мне нужна динамика. Но зато каждый август мы мобилизовались на заводе, выключали завод добычи и смотрели, как люди своими руками ремонтируют огромную махину, и это очень захватывающе — видеть, как твой труд сказывается на скорости и качестве ремонта. От этого я получал удовольствие.

Еще будучи в нефтедобывающей промышленности, стал работать над «Домом 36», где плавно вошел в состав соучредителей и только потом ушел из прежней сферы. Это был 2020 год, тогда я поставил все на кон: мне надо было решать, либо я через месяц еду обратно на вахту, либо остаюсь в Алматы. Я выбрал остаться и не прогадал. Ушел и полноценно вступил в должность управляющего директора в «Доме 36». Работы от этого не убавилось: это наше детище, которое мы любим, лелеем, которое открыли сами, без крупных инвестиций. Поэтому проект занимал очень много времени. У нас есть друзья, которые время от времени нам помогали и помогают по сей день: кто словом, кто советом, кто деньгами, кто экспертизой. Эти соединенные усилия помогают поддерживать наше дело и развиваться. Было сложно совмещать работу в нефтянке и «Дом 36», к тому же, в разгар пандемии. Но многие считают, что именно изоляция породила фундаментальные вопросы о том, чем люди хотят заниматься и на что они тратят свое время.

Многих в вопросе смены профессии пугает потеря прежнего дохода. Когда я ушел, разница в деньгах была большая: я зарабатывал 5 % от прежнего дохода. Это был стрессовый период, потому что за много лет привыкаешь к хорошему, а в итоге этот осознанный поворот привносит огромные изменения. Но у меня получилось через это пройти. В 2021 году меня несколько раз хантили обратно в нефтянку, в другие отделы и на другие позиции, и были моменты, когда думал: «Да пропади оно все пропадом, хватит заниматься вот этим своим». Хотелось все бросить, чтобы мне взяли билет до Атырау и платили весьма неплохую зарплату. Но меня что-то всегда останавливало, значит, было не время уходить. Сейчас я зарабатываю в лучшем случае половину того, что зарабатывал в нефтегазовой индустрии, но я счастлив.

Чем человек моложе, тем, как мне кажется, ему проще решиться на смену деятельности. У молодежи, которую я встречаю, есть такое: не нравится — все, let’s go отсюда. А у людей постарше есть барьер в голове. У молодого поколения есть преимущество, некая осознанность, которая положительно сказывается на эмоциональном состоянии. Ведь если ты долгое время делаешь то, что тебе не нравится, это копится внутри и может взорваться в любой форме. У меня тоже были такие моменты. Я бываю вспыльчивым, и когда что-то не получается, могу сказать: «Все, хватит это терпеть». Но я быстро отхожу, прокручиваю в голове те моменты и понимаю, что всегда делал осознанный выбор, уходить или оставаться. В моменты, когда хотел уйти, мне либо повышали зарплату в два раза, либо я сам успокаивался и воспринимал происходящее как новую трудность, которую нужно пройти, довести дело до конца и уже потом решать. Я благодарен работе в нефтегазе, потому что очень многому научился там. Например, я выучил казахский, работая на западе страны.

Сейчас я более удовлетворен, чем раньше. Я делаю своими руками то, что хочу, и могу это делать в том русле, в котором я это вижу. Еще чувствую, что помимо осязаемого результата труда есть результат неосязаемый, начиная от культуры питья качественного продукта, заканчивая культурной обогащенностью людей, приходящих на наши мастер-классы, выставки. Иной раз приходят люди, совершенно далекие от культуры, которую мы несем, и когда в их глазах видишь искорку, что ты донес какие-то вещи, это очень радует. Я думаю, так и формируется общество, и это большой вклад. Все зависит от твоих ценностей. Если ты карьерист, то даже без осязаемого продукта труда ты можешь быть доволен: продуктом может быть твоя зарплата, и тебя это может абсолютно удовлетворять. Но мне этого было недостаточно. А сейчас мне очень нравится то, что я получаю, и я знаю, что мы можем больше. Такая мысль: «А что бы не делать людям хорошо?» Видишь, что человек счастлив, что он впервые увидел арт-инсталляцию, которую видел только в интернете, волнение в его глазах, и тебе это нравится. Видишь, что одну из работ после персональной выставки художника повезли на биеннале, и радуешься за него. Это и есть счастье.

Я основатель и руководитель фонда SanaSezim, который оказывает поддержку родителям детей с аутизмом и другими ментальными нарушениями. 15 лет до этого я проработала в Halyk Bank, пока однажды не поняла, что нужно что-то менять в жизни.

Выбор специальности — это банальная история. В конце девяностых, когда я заканчивала школу, родители зачастую выбирали за детей их путь. В то время наиболее остро стоял вопрос о востребованности и стабильности профессий. Тогда востребованными были юристы и экономисты, и методом отсеивания я выбрала бухгалтерский учет. Не могу назвать этот выбор осознанным: мама была бухгалтером, и дома постоянно говорили, что надо идти в кассу, где деньги. А интересы на тот момент у меня были творческие и гуманитарные: актерское мастерство, режиссура, психология, журналистика. Уже в университете я была более заинтересована и преуспевала в социальных науках. Я очень любила читать, участвовать в дебатах, что-то освещать, организовывала мероприятия и встречи. Все, что касалось общественной деятельности, всегда меня привлекало. Но в то время считалось, что гуманитарные специальности однозначно тебя не прокормят. И я относилась к этому как к хобби и совершенно не думала, что однажды это может стать делом моей жизни. Окончив университет, я стала работать в банке, и провела в этой сфере 15 лет.

На момент ухода из банка я была главным менеджером. Не скажу, что мне не нравилась моя работа, скорее, она изжила себя. Это как в отношениях — наступает момент, когда вы понимаете, что больше не можете ничего дать друг другу. С работой получилось так же: я уже не видела для себя перспектив, понимала, что моя деятельность держала меня в рамках. Тогда я столкнулась с кризисом. Помню, была беседа с другом и коллегой. Мы пили кофе и разговаривали о работе, и вдруг он спрашивает: «Бакыттыгуль, кто ты?» Я называю свое имя, профессию, обязанности, а он мне: «Нет, это все не то, это твоя деятельность. А кто ты?» В этот момент я впала в ступор, ведь я действительно не знала ответ на этот вопрос. Эта тема стала меня преследовать, я начала много думать о смысле того, чем занимаюсь. Хотелось понять, какой вклад в судьбы людей я могу внести. Я понимала, что банк — это огромная система, что я ее винтик, согласовываю крупные проекты на государственном уровне. Но я чувствовала, что не реализую свою миссию в этой жизни, находясь там. Было ощущение, что я проживаю свою жизнь сбоку. Да, ты живешь в стабильности, получаешь хорошую зарплату, материальная сфера покрыта. Но ощущение, что я живу не своей жизнью, меня не отпускало. При этом я понимала еще с детства, что хочу заниматься чем-то связанным с помощью, заботой.

Некоторое время я находилась в подавленном состоянии, не знала, в какую сферу уйти. Даже отучилась на журналиста, но понимала, что это не мое. Мне хотелось решать социальные проблемы. Я пришла к моему психологу на тренинг с запросом: «Я не знаю, кто я». Мне на тот момент было 30 с лишним лет. Очень помог разбор моих сильных и слабых сторон. Когда мы начали изучать мой архетип, социотип, то поняли, что мои самые яркие качества — доброта, забота, помощь. Я эмпат, умею помогать и сопереживать. И однажды ночью мне написала женщина, мама ребенка с аутизмом. Мы с ней не были знакомы, она сказала, что ей плохо: что она одна воспитывает ребенка, что у нее нет никакой поддержки. Мы с ней проговорили по утра. На тот момент я ничего не знала об аутизме. Но уже наутро я поняла, что это та категория людей, которым я могу быть полезна. И я начала создавать неофициальные чаты, где поддерживала психологически, а потом собрала психологов по всему Казахстану, которые по сей день оказывают бесплатную психологическую помощь. Ровно год назад я решилась на то, чтобы создать фонд поддержки родителей детей с аутизмом и другими ментальными нарушениями. Я понимаю, что это то, к чему я стремилась, о чем мечтала в детстве, но у меня не хватило смелости в 16 лет сказать родителям, что я не финансист, что я хочу помогать. А сейчас, будучи взрослым человеком, я наконец решилась на это.

Когда писала заявление об увольнении, меня спрашивали: «А куда ты идешь?» Я отвечала про фонд, и сталкивалась с огромным количеством непонимания. Честно говоря, поначалу меня никто не поддержал: уходить с такой должности с 15-летним стажем — это, как минимум, странно. Но я думаю, что проблема не во мне, а в них. Их это пугало, потому что они сами так не могут, хотя может и хотели бы. Сегодня близкие меня поддерживают, потому что есть успехи, потому что я сама горю тем, чем занимаюсь. Но тогда и мне самой было очень страшно. Мало того, что ты идешь в другую сферу, так эта сфера еще и совершенно никак не связана с предыдущей деятельностью, к тому же, это благотворительность. Но страх еще больше заставлял меня двигаться вперед, давал мне какой-то азарт, увлеченность. Мне было действительно интересно: а вдруг у меня получится? Прошел ровно год, и не было ни дня, чтобы я пожалела об этом решении. Да, я не получаю с этого денег, а вся моя команда работает на волонтерской основе. Но меня мотивирует то, что я могу быть проводником между тем, кто хочет помогать, и тем, кому эта помощь нужна. Каждый раз, когда мне пишут мамы, которые получили продукты или бесплатное посещение медицинского центра благодаря нашему фонду, я думаю: «Да, я на своем месте».

Уходить без финансовой подушки страшно, тем более, в благотворительность — сферу, где ты знаешь, что не заработаешь. Поэтому я за подготовку: у меня есть пассивный доход в виде инвестиций и накопления. Ты должен понимать, что некоторое время будешь жить на деньги, которые у тебя в запасе, что тебе, вероятно, понадобится поддержка. Без определенной финансовой устойчивости и пассивного дохода или хорошей финансовой подушки идти в благотворительность — очень рискованно. Нужно взвесить все за и против, убедиться, что у вас есть как внутренняя опора и осознание того, куда вы идете, так и опора внешняя. Однако если вы все взвесили и продумали, но вас все равно пугают перемены, то можно вспомнить фразу: «Где страшно, туда и иди», потому что обычно именно там, где твой страх, находится твое дело.