Личный опыт«Я думала, женщины не абьюзят»: Насилие в ЛГБТК+ отношениях

Текст АЙЗЕРЕ МАЛАЙСАРОВА

Отношения завязались случайно четыре года назад. Мы были друзьями, и я никогда не рассматривала Каната (имя изменено) как партнера. Тогда я только победила внутреннюю трансфобию, перестала зацикливаться на комплексах, начала жить, как хочется. Мне было комфортно одной, я была самодостаточной, с хорошей работой и кучей друзей.

В Казахстане отношения с трансженщинами не хотят строить открыто, а тут все публично. Канат несколько раз в день интересовался, как у меня дела, заботился и строил совместные планы о свадьбе и детях. Через пару месяцев он предложил встречаться, а я была по уши влюблена и не видела красных флажков — еще думала, достойна ли я такого человека.

Он жил в другом городе и приезжал два раза в месяц. Спустя полгода он убедил меня переехать и оставить работу с семьей в Алматы. Я со слезами на глазах говорила о переезде, но коллеги меня поддержали. К тому моменту уже появились мелкие ограничения: «Может, не пойдешь к друзьям?» Я была очень социальной, но стала все время посвящать одному человеку. Он запретил мне пользоваться инстаграмом, я удалила личный аккаунт, оставив только рабочий. Как-то я лайкнула с него фото общей подруги, и он закатил истерику. Я в тот момент лежала под капельницей, а он оскорблял и унижал меня при всех в процедурном кабинете. Я чувствовала себя виноватой.

Еще до переезда я пошла к психологу, и мне сказали, что он типичный абьюзер и объяснили, что психологическое насилие перейдет физическое. Абьюзера никак не вылечить, и есть один выход: собрать вещи и исчезнуть из его жизни до того, как я стану созависимой. Только так можно было спастись, не покалечив себя и свою жизнь. Думаете, я поверила? Я уехала с ним в другой город.

Во время очередной истерики он впервые меня ударил. Помню, я извинялась, просила на коленях, чтобы он не уезжал и не оскорблял меня. Он дал мне пощечину, забрал телефон, где было много чувствительной информации, относящейся к транс-сообществу, закрыл в квартире и уехал. Пообещал разблокировать мой телефон и узнать, с кем я переписываюсь и что скрываю. Мне удалось связаться с подругой из Алматы, а ей с моим коллегой. Я просила никому не говорить о случившемся, считала себя виноватой. Мне было жаль его, переживала, что о нем подумают другие. Мои друзья нашли Каната, он вернулся домой и клялся, что сожалеет и такого не повторится. Уговорил меня остаться, хотя коллеги купили мне обратный билет в Алматы. Они всегда поддерживали меня, но не знали всей правды. Мне пытались помочь, а я не могла уйти, поэтому перестала вообще что-то кому-либо рассказывать, чтобы люди не переживали.

Как-то раз он снова спросил о моих прошлых отношениях, начал кричать и ударил меня ногой в спину. Я упала с кровати, побежала на кухню, закрылась, он начал выламывать дверь. Каким-то образом я нашла в себе силы плечом и бедром держать дверь, а второй рукой загородить дверь холодильником. Полночи я проспала на кухне и боялась выходить. Впервые видела такую ярость и думала, что он убьет меня. К утру он начал плакать и извиняться, просил открыть дверь и лечь спать. После истерик он становился милым, как ни в чем не бывало. Я была в шоке: ты только что избил меня, а сейчас предлагаешь погулять?

В конце 2021 года у него снова случилась истерика. Он пинал меня ногами, разбил губу так, что повсюду была кровь. Разбитое лицо стало последней каплей. Больше он меня не бил, потому что я пригрозила рассказать об этом всем.

В январе я переехала к подруге. Первые два месяца он звонил с истериками и слезами, просил вернуться. Говорил, что ему никто не нужен, кроме меня, обещал разрешить мне жить, как хочу. Заметила, что он всегда писал такие сообщения, но с каждым разом длиннее.

Я до сих пор переживаю за него, делаю из здорового взрослого мужика ребенка, который не может о себе позаботиться. Он до сих пор пишет: «Мне плохо. Я не могу приготовить еду. Без тебя я умру». Привязанности больше нет, понимаю, что мое состояние важнее, а эти отношения разрушают мою жизнь.

За время отношений у меня развился психоз. Плохо сплю, ужасные проблемы с самооценкой, везде чувствую себя виноватой. Я вернулась к психологу, которая меня и предупреждала об абьюзе. С января каждую неделю хожу к ней и принимаю седативные препараты, которые работают со страхом и тревожностью. Без них я в подавленном состоянии, начинаются приступы паники, ПТСР. Если не выпью таблетки, то мне страшно, не могу работать, мысли путаются.

Жаль, что я такое пережила, но, похоже, нужно было через это пройти. Теперь абьюзера смогу за километр распознать, если когда-нибудь вообще захочу отношений. Раньше я думала, что созрела для семьи и детей, сейчас не готова совершенно.

Я не работала только полгода, пока поступала в университет. Все остальное время у меня была работа, но все мои деньги девушка контролировала. Я никогда не знала, сколько денег у нее на счету, но должна была отчитываться о своих расходах. Убеждала себя, что это нередкое явление, ведь мы постоянно видим, как в гетеросексуальных отношениях женщину обеспечивает мужчина, и это в целом нормально. Но история в том, что деньги — это про власть, иерархию и зависимость. Да, это странно, что тебе нужно просить деньги на кофе, таблетки и прокладки, что человек может спросить «А зачем тебе столько? А на что? Давай я сама куплю». Но ты никогда в жизни никого так не любила, ты хочешь построить с этим человеком будущее, и пока это мелочи.

В этом смысле Элина была похожа на моего отца. В нулевых ему легко доставались деньги, но мы по-прежнему жили в микрорайоне, я ходила в обычную школу и меня окружала бедность. При этом незнакомому человеку, которого только что встретил в ресторане, отец мог подарить машину. Когда мама пыталась что-то отложить, начинался скандал, который угрожал ее жизни. В детстве обещала себе, что не окажусь в такой ситуации, но именно так и произошло. Неважно, сколько денег было у Элины на карте, она могла пойти и всю сумму потратить на дизайнерскую вещь. При этом я не могла себе позволить лишний раз постричься или записаться к врачу. Максимум, который я могла у нее выпытать, это уходовые средства для лица, раз в пару месяцев скинуть 20 тысяч тенге моей маме. Она постоянно говорила, что денег не хватает, ведь «папа дает деньги только для меня, а я обеспечиваю еще и тебя. Я в два раза больше покупаю продуктов, плачу не за один кофе, а за два».

Все мое время контролировала Элина. Я выходила из дома, возвращалась и ездила к маме тогда, когда ей было удобно. Она могла забыть о нашем договоре и сделать вид, будто ничего не было и у меня плохая память. Для 90 % людей это звучит несерьезно: «Ну манипулировали, ну какое-то новомодное слово „газлайтинг“. Тебя что, кто-то насильно держал? Тебя кто-то бил? Нет? Это не считается». Ты перестаешь верить себе, своей памяти, ощущениям, эмоциям и границам. В какой-то момент перестаешь выходить из дома и становишься закрытой, хотя всегда была душой компании, обожала тусоваться и знакомиться с новыми людьми.

Начинается все с малого, а заканчивается тем, что человек тебе изменяет, ты узнаешь об этом и предъявляешь доказательства. Он сознается, плачет, умоляет не уходить. Ты уходишь и возвращаешься через неделю, потому что человек угрожает самоубийством. Потом убеждает, что это не было изменой, что ты все придумала. Но когда ты указывала на эту измену, начинался страшный скандал. И после всего этого вы вместе даете интервью о лесбийских отношениях в Казахстане.

В тот момент я искренне верила этому заголовку. Я была очень взволнована и рада давать то интервью, ведь если бы я в 12-15 лет увидела такое, это бы сильно мне помогло. Мы действительно много разговаривали, обсуждали проблемы, старались работать над отношениями и как мне тогда казалось к чему-то приходили. Но уже тогда я не понимала, что вру сама себе.

Я поступила в университет в Лондоне. Для начала учебы нужно было сделать взнос в размере трех тысяч фунтов, все обучение стоило 16,5 тысяч фунтов в год. Она соврала своему отцу, назвав сумму за свое обучение выше, чтобы часть могла пойти на мое. Она заплатила половину за себя и с горем пополам мой взнос. Оставшиеся деньги, вместо того, чтобы отложить, она начала тратить на рестораны и шмотки. В итоге ей не хватило заплатить даже за свое обучение. Я до сих пор не знаю, сколько у нее было и сколько она потратила.

Я была влюблена в своих профессоров, университет и специальность. Несмотря на депрессивный эпизод, я старалась посещать онлайн-лекции и делать домашние задания. Элина же делала намного меньше и реже посещала занятия. Университет постоянно напоминал о долге, и мне пришлось взять академический отпуск, потому что мне было страшно учиться дальше. Когда я рассказывала семье и друзьям, что взяла академический отпуск, потому что у нас не хватало денег на учебу, Элине это не нравилось. Она убедила меня в том, что я не справлялась с учебой, хотя это она проваливала экзамены. Чтобы закрыть свой долг, она уже не могла просить деньги у отца, и Элина заняла четыре тысячи фунтов у женщины, с которой была знакома несколько дней. Позже она будет публично говорить, что влезла в долги из-за меня.

Огромной частью наших отношений было насилие со стороны ее матери. Ее мать не один раз угрожала меня убить, говорила, что я жирная проститутка, которая использует Элину и живет на деньги ее отца. И я не сомневалась, что она могла убить меня, и это бы сошло ей с рук, потому что у ее семьи есть деньги и сила.

Зимой 2021 года я нашла терапевтку, мой запрос был таким: «Я переживаю за свои отношения, боюсь, что они не работают из-за меня. У меня сильные провалы в памяти, когда я не помню недели и целые месяца». Я рассказала, что не доверяю своей партнерке и чувствую за это вину, что Элина мне изменила, но, скорее всего, я это придумала. Специалистка, выслушав, сказала мне: «Ксения, мне очень жаль это говорить, но вы находитесь в нездоровых абьюзивных отношениях, и вам надо уходить». Я кивала, но внутри себя разозлилась: «Как она так может? С чего она взяла, что мои прекрасные отношения опасны? Да она не специалистка». Но продолжила заниматься с ней каждую неделю.

Я начала вести дневник эмоций, хваталась за него каждый раз после ссор, когда казалось, что меня загазлайтили. Когда я позже перечитывала, меня будто ошпаривало одновременно кипятком и ледяной водой. Я начала записывать наши разговоры на диктофон, и это было страшно — я слышала, как человек на самом деле разговаривает, насколько он может быть жесток и издеваться надо мной.

Кроме терапии и заметок меня спас ТикТок. Однажды мне попалось видео о нарциссическом абьюзе, и совпадало абсолютно все. Впервые за все это время поняла, что я не сумасшедшая. Я читала истории других жертв абьюза, и все они были как под копирку похожи на мои.

Летом я спросила терапевтку, как теоретически я могла бы уйти. Надо было начать откладывать деньги — я не могла, мои деньги считались общими, то есть, ее. Я начала пересылать маленькие суммы по 100, 200, 300 тенге на депозит, чтобы она не заметила, что на карте меньше, чем было вчера. Так я накопила 20 тысяч тенге — немного, но мне было важно, чтобы этого хватило на перевоз вещей и сигареты.

Я поехала домой к родителям. У них не нашлось лишнего одеяла, а у меня не было с собой даже сменного белья. Мы несколько раз договаривались о времени, но она не открывала. Через общую подругу она передала мне лишь ноутбук, паспорт, две пары обуви, носки и трусы. Остальное передавать даже через общих друзей отказывалась.

Она выставила на продажу камеру, которую она мне подарила и обещала вернуть. Я планировала этой камерой зарабатывать на хлеб. Меня переклинило, я надеялась, что если выложу в сторис, что это моя камера, ей станет стыдно и она наконец-то отдаст остаток моих вещей. Потом я рассказала в сторис об этих абьюзивных отношениях. Ей начали писать, она мне позвонила, сказала, что я вру, что это ее камера, что это я приезжала в квартиру за вещами в неправильное время. Я спросила: «Мне что, с ментами надо забирать свои вещи?» Она рассмеялась с намеком, что один звонок ее папе, и полиция меня не послушает. Она говорила, что в квартире нет ничего моего. Весь этот разговор я описала в сторис. Следом написала, что запомнила всех, кто меня не поддержал. Через два дня она тоже выложила сторис, где отрицала все, но звучало это взвешенно, безэмоционально, и все сходилось. Тогда я смирилась с тем, что не получу свои вещи.

Я очень переживаю за новую партнерку Элины. Абьюзер никогда не относится к следующему человеку по-другому, тем более лучше. Я понимаю, что мне нет смысла ее предупреждать, в ее глазах я буду выглядеть как сумасшедшая бывшая.

Одна из главных причин, почему я попала в эту ловушку, это убеждение в том, что женщины друг друга не абьюзят, — это огромный миф. Сейчас у меня нет никакого желания доказывать другим, что я прошла через насилие. Самое главное, что я знаю правду, это все, что имеет значение.

Мы познакомились на первом курсе, зимой 2018 года. Поначалу Влада (имя изменено) меня не привлекала, мы даже не общались, только на перекурах пересекались. Постепенно начали сближаться и проводить время вместе. К тому моменту у нее уже были отношения с девушкой, у меня же нет.

Однажды мы с ней и общей подругой пошли на квартиру выпить. Все было замечательно, мы поцеловались. Две недели были очень близки, потом она все отдалялась, а мне, наоборот, становилось интереснее. Она могла меня игнорировать по несколько часов, хотя каждый день в университете мы общались и с утра до ночи переписывались. Я написала узнать, в чем проблема, а она предложила просто дружить. Я отключила телефон, заблокировала ее в соцсетях, а она все равно звонила и писала, не могла решить, будем ли мы встречаться, но все же согласилась. Меня это обрадовало, но следом она сказала, что просто боится меня потерять и на самом деле хочет дружить. Я расстроилась, но она тут же сказала, что пошутила. Буквально три недели спустя она уже признавалась мне в любви, что тоже было красным флажком.

Через месяц отношений мы пошли на концерт, где выступал наш знакомый. Там ко мне подошел парень, чтобы познакомиться, но я отказала, сославшись на то, что у меня есть девушка. Он спросил: «Это твоя девушка?» Оказалось, что Влада уже дала ему свой номер. Она пыталась оправдаться, мол, он просил мой номер, а она дала свой, чтобы он, если что, писал ей. Я заплакала и ушла.

На следующий день курьер принес мне цветы с подписью «Диана, спасибо за вечер, вы замечательная девушка». Я не знала, кто мог подарить их. Парень с вечеринки не мог знать мой адрес. Подумала, вдруг Влада их прислала. На следующий день я поблагодарила за цветы, на что она ответила, что ничего не присылала. Следом она начала спрашивать, что это и с кем я общаюсь. Я ей клялась, что ни с кем, показывала все свои соцсети и переписки, полчаса чуть ли не в слезах доказывала, что не знаю, откуда эти цветы. Она подошла меня обнять и сказала: «Да ладно, Диана, это я прислала тебе цветы». Я ее оттолкнула и случайно задела по голове бутылкой пива, которая была у меня в руках. Это было не специально. Я ушла в другую комнату и со злости так сжала бутылку, что поранилась. Она в другой комнате била кулаком стену.

Мы не были наравне — либо я была в любви, а ей все равно, либо наоборот. Я всегда считала, что она лучше меня, хотя у меня никогда не было проблем с самооценкой. Когда вступила в эти отношения, я начала чувствовать, что встречаться со мной это ад.

Уже после психотерапии я поняла, что мы даже не были близки эмоционально. Я про нее не знала ничего, кроме ее страха летать на самолете. В разговорах мы просто делились тем, что произошло за день. Я ставила ее выше, и любила больше, чем себя. Не разграничивала ее эмоции и свои. Если ей плохо, значит и мне плохо. Возможно, это распространено в абьюзивных отношениях, но мне казалось, что кроме нее мне никто не нужен. Везде была только с Владой. Даже когда встречалась со своими друзьями, все разговоры были о ней. Я не могла мысленно отдохнуть от этого человека.

В июле мы начали ссориться несколько раз в день по пустякам, даже из-за того, я хочу пойти в одно место, а она — в другое. После ссор мы шли в тишине, такое наказание молчанием. Я должна была идти и гадать, как мне найти ключ, чтобы с ней помириться.

После одной ссоры я написала ей большое письмо, сказала, что люблю и попросила прощения. Она оставила сообщение прочитанным и через некоторое время написала, что мы расстаемся. Я звонила, она сбрасывала, в сообщениях я умоляла ее взять телефон, рыдала в трубку и умоляла, чтобы она меня не бросала. Моя самоценность была ниже земли. Это был позор.

За три года мы расставались и сходились пять раз. Окончательно расстались после очередной ссоры. Я не понимала, почему терпела три года эти непонятные отношения. Не доверяла, жила в страхе, что меня бросят, нервничала и каждый день плакала. Я послала ее, перестала отвечать на звонки, и у нас отзеркалилось первое расставание. Теперь она просила дать ей еще один шанс, не бросать ее. Я отказалась.

Она оставляла записки с признаниями в любви на калитке моего дома, в лифте, по подъезду. В почтовом ящике лежало письмо, которое мне потом принес папа. Она могла час стоять под моими окнами ночью, писать мне и звать выйти. Я не знала, что от нее ожидать, и хотя сталкинг прекратился, мне было страшно выходить из дома. Друзья меня встречали и провожали до подъезда, одна я не выходила.

Вскоре после расставания с Владой у меня начались новые отношения, с парнем. Мы с ним провстречались месяцев шесть, и последние три я страдала. Мне, наверное, не хватало стресса. Здоровые отношения — это же спокойно и скучно, а я к этому не привыкла.

Ходила к психотерапевту, но она не особо помогла: говорила вспомнить стрессовые ситуации, погружала в них, и мне становилось плохо вдвойне. Выходила опустошенная и заплаканная. Читала литературу об абьюзивных отношениях, но все описанное казалось таким очевидным. Как ни странно, мне помогла медитация по эмоциональной отвязке. А еще новое хобби, которое отвлекало от всего. И все это время меня поддерживали друзья. Они помогли восстановить адекватную самооценку. Только однажды по пьяни я ей позвонила и сразу сбросила трубку. Она перезвонила, мы поговорили минут пять и все. После этого больше не общались. В университете не здороваемся, делаем вид, что незнакомы.

Сейчас я в новых отношениях, но иногда могу вспомнить, что когда-то встречалась с Владой, поностальгировать по тому хреновому времени и расстроиться. Несмотря на то, что отношения были ужасными, я не хочу принимать позицию жертвы и винить ее. Скорее всего, на тот момент мне был необходим этот опыт. Не отрицаю, что тоже была не самым здоровым партнером, ведь у меня стерлись границы адекватности. Сейчас я пришла к принятию и благодарности за произошедшее — я поняла, что такое хреновые и хорошие отношения. Теперь я распознаю все красные флажки.