Волонтеры и работники кризисных центров находятся под постоянным давлением, в первую очередь почему-то со стороны правоохранительных и судебных органов.

Люди, которые должны нести наказание за преступления против женщин и детей, годами остаются на свободе, а их жертвы вынуждены жить под опекой в кризисных центрах. Если не решить системные проблемы, громкие дела будут происходить каждый год.

В рамках проекта «Не говори маме» мы побывали в одном из кризисных центров Шымкента и поговорили с его сотрудниками об истории, которая прямо сейчас разворачивается в Туркестанской области.

Дисклеймер: Материал предназначен для лиц старше 18 лет. В статье содержится описание и фото последствий насилия.

Текст АСЕМ ЖАПИШЕВА

Фото ОФЕЛИЯ ЖАКАЕВА

За насилие отчима могут посадить мать

В Байдыбекском районе Туркестанской области живет 60 тысяч человек. В 2020 году, как и другие казахстанцы, жители района ушли на карантин — ставни закрылись, дети перестали играть на улицах, везде повесили баннеры, рассказывающие о важности масочного режима. Одновременно с началом карантина, по всему Казахстану прокатилась волна семейно-бытового насилия — количество случаев выросло на 25 %, сообщало министерство информации. За этими цифрами скрываются сотни ужасающих дел о насилии над женщинами и детьми.

Центр «Көмек» открылся в 2017 году в рамках проекта Генпрокуратуры «Казахстан без насилия в семье». Однако сейчас, по словам директора центра Малики Жусуповой, центр не получает никакого государственного финансирования и существует за счет спонсоров и благотворителей.

Малика Жусупова говорит, что во время карантина к ним, спасаясь от насилия, обратились почти 2 тысячи мам и детей. Сейчас в очень опрятном и светлом, но бедном центре заняты все койки. Здесь каждая постоялица может рассказать историю насилия, которое длилось годами.

Именно сюда еще в январе после насилия прибежали мать и дочь, о которых рассказывает Данияр Жиенбаев, юрист и руководитель южного региона Общественного Фонда «Немолчиkz» и юрист кризисного центра «Көмек». Они здесь так и живут. Только недавно стараниями юриста дело удалось довести до суда.

Данияр:

Это случилось минимум год назад. Женщина осталась вдовой, муж умер в автокатастрофе, потом встретила другого мужчину. Они начали жить вместе, поначалу все было хорошо, пока девочка, ее дочь, была еще совсем маленькой. Но все изменилось, когда ребенку исполнилось 12 лет. Все это началось во время карантина, они были изолированы и мужчина часто пил, приходил домой пьяный и недовольный. В общем, он начал насиловать и девочку, и мать. Продолжалось это не один день, не два, а месяцами. Конечно, ход мыслей этого человека понять трудно, потому что у нас не хватает психологов, которые могли бы поговорить и понять, почему такие преступления совершаются. У нас психологи приглашаются только во время следствия и из школ, у них не хватает квалификации работать с жертвой. Особенно пока идет следствие.

Асем Жапишева:

А почему они не обратились в полицию?

Данияр:

Женщина боялась за свою жизнь и за жизнь ребенка. Когда это началось, преступник очень сильно запугал их обеих. Избивая и насилуя мать, он говорил, что если она кому-то скажет, то он убьет дочь. Насилуя и избивая дочь, он говорил, что убьет ее мать. Девочка говорит, что она жила в этом страхе целый год. Каждый раз он повторял об этом и матери и дочери. Кроме того, у этого мужчины было очень много знакомых в этом районе, он говорил, что знает всех в полиции, он выйдет из любой ситуации и никто против него ничего не сделает.

Мать и дочь, нашедшие убежище в кризисном центре

Насильник никогда не выпускал их вместе из дома одновременно: держал в заложницах либо мать, либо девочку, чтобы они не сбежали. Однажды у них наконец получилось выйти вместе — под предлогом похода в больницу. Женщина и девочка сразу же сбежали и обратились в кризисный центр.

Данияр:

Хорошо, что девочка захватила с собой вещдоки и отдала нам в качестве доказательства. Благодаря этому нам удалось быстро передать дело в полицию и суд. Даже во время следствия сотрудники органов полиции относились с осторожностью и недоверием, препятствовали, проверяя документы, не допустили меня к следствию, мотивируя это тем, что по закону жертвам предоставили государственного адвоката.

Полиции и правда невыгодно, чтобы активисты и журналисты писали об этих делах: ведь их нарушения быстро всплывают.

Данияр:

Они же в такие моменты как говорят? Что это очень тяжкое преступление, что дело закрытое. Вину, мол, доказали, что вы еще хотите? Но я лично сопровождал их повсюду, ведь приезжали родные насильника, угрожали и проклинали жертву. Причем защита стороны обвиняемого прямо на глазах у сотрудников органов полиции и прокуратуры препятствовала следствию, доводя жертв до истерики.

Несмотря на карантин и то, что суды повсеместно проходили в онлайн-режиме, жертву вызвали на офлайн-допрос. Однако Данияра, который представлял их интересы, на судебные заседании не допустили.

Данияр:

Судья спросил у обвиняемого и его защиты, могу ли я представлять интересы жертвы! Обвиняемый и защита обвиняемого отказали и меня не допустили к судебным слушаниям. Я не вижу здесь никакой логики. На что опирается судья?

Асем:

А какие у вас догадки?

Данияр:

На делах о насилии, на заседаниях судья и следователи обычно доводят жертв до слез, до истерик, у меня даже видео есть. Вне зависимости от экспертиз спрашивают мельчайшие подробности актов насилия, которые были больше года назад. У матери и так психологическая травма, но они требуют отвечать на вопросы. Несмотря на имеющиеся вещдоки и результаты экспертизы, они всегда очень давят на жертву, на мать. Например, спрашивают, почему они сразу не заявили об этом в полицию? Не учитывая тех обстоятельств, которые были изложены во время следствия. Она же боялась последствий, так как была изолирована физически и психологически.

Постоялицы центра, живущие в соседних комнатах

В итоге уголовное дело завели на мать девочки. Причина: сокрытие преступления.

Данияр:

Прокурор, который должен защищать интересы жертвы, заводит на нее уголовное дело. Говорят, раз она видела, что творилось с ребенком, то дала согласие. Несмотря на то, что мать рассказывает об угрозах, на нее все равно давят.

Дальше дело шло без участия правозащитников, к которым за помощью и пришла женщина с ребенком.

Данияр:

Государственный адвокат же на процессах сидит онлайн и молча наблюдает. Ничего не говорит. Зачем вообще такой адвокат?

Асем:

И как вы думаете, какой будет результат? Насильника в итоге посадят?

Данияр:

Однозначно посадят, но на какой срок? Это уже другой вопрос.

Преступник загнал женщину в кредиты, отдалил от родных, убедил, что он все решает и она тут никто

Данияр рассказывает, что воспользовавшись юридической неграмотностью женщины, к ней приехали следователи и заставили подписать бумаги, где ее же обвиняют.

Сейчас она заболела пневмонией и находится в изоляции у брата. Дело еще продолжается.

Как остановить эпидемию насилия над детьми

Делами о сексуализированном насилии над детьми Данияр занимается последние три года и у него есть свое мнение о том, почему жертвам преступлений так тяжело добиться справедливости.

Данияр:

Почему у нас это никогда не остановится? Такое ощущение, что у нас идет как конвейер: совершил насилие — отделение полиции — суд — тюрьма. Но на сколько лет? Каким образом? Нет. Главное — дело возбудили и закрыли, на этом все. Никто не назначает психолога самому педофилу, никто не пытается разобраться, почему у нас такие преступления совершаются? Что можно наладить в системе, чтобы это уменьшить. Нет никакого анализа.

Следующая фотография содержит изображение последствий жестокого обращения с ребенком и может вызвать шок. Она сделана с разрешения матери ребенка.

Ребенок постоялицы центра, сбежавшей от наркозависимого мужа с тремя детьми

Поверьте, педофилию реально можно остановить. Что для этого нужно сделать? Во-первых, создать особую группу. На каждый регион Казахстана минимум по одному человеку, всего 17 человек. Они должны заниматься только этими делами: ставить на учет педофилов, контролировать их. Должны включаться соцработники и присматривать за матерями-одиночками и их сожителями. Педофилы прекрасно знают, что законы не действуют, что можно воспользоваться этим. Большинство насильников говорят, что они закроют любое дело, не через деньги, так через знакомства. В чем разница педофила и насильника? Насильник может это совершить и в состоянии аффекта, но педофил никогда. Он все просчитывает, готовит жертву постепенно к насилию, они настоящие шахматисты, многие из них даже не употребляют спиртного. Педофилы создают видимые комфорт и защиту для жертвы, а через некоторое время уже начинают насилие. Все истории, которые мы слышим, в основном так и происходят.

Так же сделал и насильник из этой истории. Он загнал женщину в кредиты, отдалил ее от родных, все время утверждал ей, что он все решает и она тут никто.

Данияр:

Если бы педофилам сделали по-настоящему жесткое наказание, то преступления бы уменьшились на 60 % сразу.

Делом одной жертвы центр занимается от полугода до двух лет: от реабилитации до доведения дела до суда. Данияр рассказывает, что однажды у них ушло полтора года, чтобы возбудили прекращенное уголовное дело и посадили насильника. Убегая из дома, они оставляют все за собой и боятся хоть что-нибудь забрать, у них практически нет денег. Мы поговорили и с другими подопечными центра и услышали истории настолько тяжелые, что после них возникает полная уверенность: вопрос сексуализированного насилия нужно постоянно освещать, пока не будут решены все проблемы и не наказаны все виновные.

Уже стоя на улице, после интервью, я спросила у Малики Жусуповой, как ей удается не впасть в депрессию с такой работой.

Малика Жусупова:

Первое время очень было тяжело, жить не хотелось. Но постепенно справилась с помощью психолога. Нам тяжелее всего, когда не хватает помощи. Вот если бы было больше волонтеров, партнеров, спонсоров, многие проблемы удавалось бы решать быстрее. Попросите читателей в Шымкенте, может кто-нибудь захочет нам помочь.